Шрифт:
Закладка:
Впрочем, что бы ни являла собой книга жизни, это скорее символ, чем источник информации. Недаром Августин пишет: «Не для напоминания Богу эта книга, не для того, чтобы не забыл Он, она указывает на предназначение тех, кому дана будет жизнь вечная. Бог знает их и не читает этой книги, чтобы знать»{956}.
Иоанн рассказывает:
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это – смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное{957}.
«Озеро огненное» – это символ ада, в который, как обычно считается, после Страшного суда грешники отправятся на вечные муки. Однако вечность этих мук издавна ставилась некоторыми богословами под сомнение. Правда, она была возглашена еще в Ветхом Завете. В Книге пророка Даниила говорится: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление»{958}. Потом о вечных муках говорил Иисус Христос; в Евангелии от Матфея ему приписаны слова о грешниках: «И пойдут сии в муку вечную…»{959}
Тем не менее уже христианский богослов Климент Александрийский[256] предположил, что Бог стремится спасти всех и что адские муки не вечны, ибо их цель – очищение посредством страданий. Климент пишет о Боге: «Он есть Господь вселенной и Спаситель всех людей, а не только некоторых из них»{960}. Климент считает, что «наказания Бога носят характер спасительный и дисциплинарный», особенно наказания загробные – ведь «души, хотя и затемненные страданиями, будучи освобожденными от силы плоти и сбросив с себя телесную оболочку, способны воспринимать более ясно»{961}. Так родилось учение об апокатастасисе – всеобщем спасении. Его развивал ученик Климента, крупнейший христианский философ и теолог Ориген[257]. Он писал: «Бог поступает с (людьми), падшими и предавшимися грехам, так же, как врачи, дающие больным лекарства для того, чтобы лечением восстановить их здоровье. ‹…› Наказание посредством огня тоже нужно понимать в смысле врачебного средства»{962}. Мысль эту подхватили многие богословы. Им представлялось, что победа Добра над Злом будет неполной, если Зло в виде ада и его обитателей продолжит существовать. Кроме того, не всякий праведник способен предаваться безоблачному наслаждению, зная, что есть люди, в том числе его собратья-христиане (пусть даже и грешные), которые в это время горят в огне.
Впрочем, некоторые христианские теологи, напротив, считали, что зрелище горящих живьем грешников будет одним из ярчайших удовольствий для обитателей рая. Тертуллиан[258] писал:
«Какое тогда будет обширное зрелище, какое изумление, или, если угодно, какой для нас предлог к радости и удовольствию, когда множество знаменитых, неверующих государей, почитавшихся за царей неба и земли, станут тогда наполнять воздух вздохами среди мрачных пропастей ада со своим богом Юпитером и со всеми своими любимцами и приверженцами! Какое внезапное восхищение, когда мы увидим, что столько правителей, столько судей, столько гонителей имени христианского, горят неугасимым огнем, который будет гораздо несноснее огня, пожиравшего мучеников, между тем как сии последние возрадуются и возвеселятся, взирая на их жестокую и вечную казнь»{963}.
Но с точки зрения учения об апокатастасисе Тертуллиан не смог бы вечно предаваться столь изысканным удовольствиям – рано или поздно все грешники раскаются и ад исчезнет за ненадобностью.
Впрочем, Церковь осудила идеи апокатастасиса. На Константинопольском соборе 543 года было провозглашено: «Кто говорит или думает, что наказание демонов и нечестивых людей временно и что после некоторого времени оно будет иметь конец, или что будет после восстановление демонов и нечестивых людей, – да будет анафема»{964}. А в 553 году на Пятом Вселенском соборе уже были преданы анафеме не только последователи этого учения, не только сам Ориген, но даже и те, кто его «не анафематствует». Святой Феофилакт Болгарский на рубеже XI–XII веков писал: «В самом деле, как козлу никогда не бывать овцою, так и грешник в будущем веке никогда не очистится и не будет праведным»{965}.
Но в XIX и особенно в XX веке идеи апокатастасиса вновь овладевают умами. Они сыграли важную роль в русской философии, их сторонниками были Н. А. Бердяев, Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский…{966} Александр Мень писал: «Может ли Бог любви, возвещенной Христом, бесконечно карать за грехи временной жизни? Неужели могущество зла столь велико, что оно будет существовать даже тогда, когда “во всем” воцарится Господь?»{967}
Возникла теория мортализма – ее исповедуют, например, адвентисты седьмого дня. Они хотя и не верят в спасение особо закоренелых грешников, но и вечные муки для них отвергают. Морталисты считают, что после наказания разной длительности (сообразно делам) грешники будут полностью уничтожаться.
Короче говоря, вопрос о вечности ада в какой-то мере остается открытым.
На то, через сколько судебных разбирательств должна пройти душа умершего, тоже существовали разные точки зрения. В апокрифическом тексте II века н. э. «Завещание Авраама» рассказывается, как библейский патриарх Авраам, прожив 1000 лет, отказался умирать и потребовал, чтобы его сначала познакомили с устройством мироздания. Требование любознательного старца было исполнено, и он на колеснице объехал всю Вселенную в сопровождении Архангела Михаила и других ангелов. В частности, Авраам наблюдал загробное судопроизводство. Выяснилось, что сразу после смерти душа подлежит суду первой инстанции – вершит его Авель, некогда сам павший от руки Каина{968}. Авраам сообщает: «Ибо всякий человек произошел от первозданного [Адама] и потому сначала здесь предстает перед судом сына его. Во второе же пришествие будут все судимы двенадцатью коленами Израилевыми – всякое дыхание, и всякое творение. В третий же раз – всеобщим Владыкой Богом судимы будут. И тогда, наконец, близок будет тот суд к окончанию, и ужасен будет приговор, и нет избавителя. Так, в три ступени совершится суд над миром и воздаяние…»{969}
Но вернемся к Откровению Иоанна и узн аем, что ждет в грядущем тех, кто сумеет достойно пройти через все судебные разбирательства. Вечная жизнь праведников будет происходить хотя и телесно, но в измененном мире и с измененными телами. Иоанн возглашает:
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет{970}.
Из этих слов трудно сделать однозначные выводы о том, как же будет выглядеть новый мир. Августин считает, что он пройдет через мировой пожар, причем огонь уничтожит «те свойства тленных стихий, которые соответствовали нашим тленным телам». А обновившаяся субстанция получит свойства, которые «окажутся соответствующими телам бессмертным». О море Августин пишет: «…я затрудняюсь сказать, иссушится ли оно, или также обратится в нечто лучшее. Ибо мы читаем, что небо будет новым и земля новой, но я не упомню, чтобы где-либо читал о новом море…»{971} Весьма прагматично относится к вопросу об исчезновении моря Андрей Кесарийский. Он пишет: «…море будет не нужно, когда людям не нужно будет плавать по нему, ни перевозить и доставлять произведения земли в отдаленные страны»{972}. Толковая Библия подтверждает, что «прежнего моря не будет, ибо не будет в нем никакой нужды», но допускает, что какое-нибудь новое море все-таки возникнет{973}. И это радует, потому что мир, в котором нет и уже никогда не будет моря, представляется авторам настоящей книги не самым удачным местом для вечной жизни.
Впрочем, отсутствие моря, возможно, компенсируют блеск и роскошь Нового Иерусалима, в котором будут теперь
