— Конечно!

Соль подошла к шкафу и, отодвинув чистые, натянутые на подрамники холсты, открыла дверцы.

— Есть иконописцы? Или те, кто рисовал Иисуса? Нам нужно найти его распятие.

— Вот сейчас и поищем.

Соль достала стопку больших, очень толстых книг и, положив их на стол, открыла первую страницу той, что оказалась наверху.

У Бруны были художники на любой вкус. И те, кто рисовал животных, и те, кто рисовал моря. Портреты людей, сцены битв, натюрморты. Найти можно было все. Итальянские, французские и русские художники завлекали своими работами. Оторваться от них было сложно, и Эбель не заметила, как пролетел целый час. Хорошо, что хоть Соль не потеряла концентрацию и не забыла, зачем вообще они сюда пришли.

— Братья Лимбурги, Эммануил Лампардос и Антонелло да Мессина, — показывая пальцем на художников, сказала Соль.

Три книги. Три картины распятия. Три креста.

— Смотри, — Эбель наклонилась к каждой из работ, — вот Иисус, — положила она палец на фигуру в центре. — А это Гестас и Дисмас, — теперь обвела мужчин по левую и правую руку от Христа.

— Да, про них нам рассказывал Кэруэл.

Все три картины отличались друг от друга. Техникой, красками, мазками, цветами. Вообще всем. Кроме одного.

— Они полностью повторяют витраж в капелле, — сказала Эбель. — Три фигуры на крестах. Два разбойника и мученик.

— Похоже на то. — Соль наклонилась поближе.

— Теперь я поняла, — Эбель закивала головой, — в капелле в каменной кладке вставлено два распятия. Один из них — Иисус. Это распятие используют все, и его мы видим чаще всего.

— И был белый крест с Дисмасом, — тоже начинала вспоминать Соль.

— Да, но он не был распят так, как Иисус. Он висел на веревках. Так же, как и Гестас…

— Значит…

— Значит, нам надо искать черный крест, на котором фигура перевязана, а не пригвождена. Он должен быть такой один. Понимаешь?

— Но завтра уже Хеллоуин, и все кресты из кладовки разобрали.

— Это нам и на руку.

В женском крыле Соль нужного креста не нашла. Обычные распятия на обычных дверях. Джосайя проверил все учебное крыло и тоже ничего не обнаружил. Все надежда осталась на Ноа и спальни парней. И эхо, разносящееся по капелле, не давало троим выслушивающим его выпендреж неудачникам, забыть об этом.

— Нет, я правда не понимаю, что бы вы без меня делали? — Ноа стоял, прислонившись к стене, с самой ехидной улыбкой на свете.

— Ты нашел крест или нет?

— Нашел, еще как нашел! — Он открыл перекинутую через плечо сумку и достал из нее распятие. — Висел себе такой на двери в душевую. Ждал меня.

— Давай сюда. — Эбель нетерпеливо вырвала крест из рук Ноа и, торопясь, подошла к витражу.

— Спасибо, Ноа! Ты самый лучший, Ноа! Да, да… Обращайтесь, — говорил он сам с собой. — Вот так и помогай вам потом.

— Та-а-ак… — Эбель аккуратно вставила деревянное распятие в отверстие под изображением Гестаса.

В стене что-то громко щелкнуло. Будто шестеренки заскрежетали и закрутились спрятанные за камнем механизмы. Пыль посыпалась из щелей. Задребезжало витражное стекло.

— Разбойник, который так и не покаялся, — Джосайя подошел к углу стены, — что же ты скрываешь?

— Боюсь, он вам уже не ответит, — хмыкнул Ноа.

— Он нет, а краеугольный камень — да.

Джосайя подцепил его пальцами и потянул на себя.

— А если стена обвалится?

— Не обвалится. Теперь ее держат механизмы.

Эбель, Соль и Ноа затаили дыхание и подошли ближе к профессору. Он усмехнулся их испугу, но все равно осмотрел потолок и коридор на случай, если придется бежать. Кажется, Кэруэл считал, что вытаскивать камень, на котором держалась вся стена, было безрассудно. Но кто сказал, что его могло это остановить? Он рванул камень на себя и…

— Видите, ничего не случилось, как я и говорил. — Не удержав равновесия, Джосайя упал.

Соль с Ноа помогли ему встать.

— Что там?

Не успел он отряхнуться, как студенты повисли на нем и с жадным интересом впились взглядами в камень.

Джосайя отряхнул его от грязи и пыли и стал крутить.

— Десять, — прочитал он цифру на одной из сторон. — Пятьдесят. Семь. И очередная странная надпись.

— Опять арамейский? — Некоторые буквы Эбель показались знакомыми.

— Да, — подтвердил Джосайя, — Написано: «Воскрешение».

— И что все это может значить? — Эбель взяла камень и повертела его в руках.

Джосайя потер переносицу.

— Воскрешение. Семь. Десять. Пятьдесят. Так… — Он помассировал виски. — Не просто же так камень краеугольный, а значит, священный, и не просто так в этой загадке фигурирует распятие.

— Мне нравится ход ваших мыслей, — щелкнул пальцами Ноа.

— Не мешай, — толкнула его локтем Соль.

— Так… Так, так, так. — Кэруэл прошелся взад и вперед. — Ну, воскрешение и семь — это может означать воскресенье. Почему, объяснять надо?

— Потому что седьмой день недели и день, когда воскрес Иисус?

— Верно, Соль, — похвалил ее профессор, и та, как самая настоящая отличница, расцвела. — Что мы знаем про воскресенье? В Новом Завете этот день является праздником, центром всей библейской истории и основой всего христианского учения. Почти краеугольный камень, на котором держится религия.

— Пасха?

— Ты начинаешь меня радовать, Ноа. — Он хоть и не был отличником, но тоже раскраснелся от похвалы. — Правильно. Это Пасха. Теперь идем дальше. На следующей сторонке цифра пятьдесят.

— Возраст Иисуса во время смерти?

— Он умер в тридцать три года, дебил, — Соль огорченно вздохнула, — не позорься, Ноа, умоляю.

— Мы мыслим как обычно, — Джосайя сделал несколько шагов назад, — а надо мыслить от обратного. Раз мы пошли с начала, то есть с конца, то должны и прийти к концу, то есть началу.

— А теперь на человеческом языке.

— Не бери в голову, просто теперь мы двигаемся назад. Воскрешение. Пасха. Пятидесятый день от нее. Еще один праздник. Пятидесятница. Она посвящена событию из новозаветной истории. Сошествие Святого Духа на апостолов. На пятидесятый день после Воскресения Христова Господь Бог явился израильтянам на горе Синай.