Однако миссис Парк к ней даже не прикоснулась. Она прижала руки к оконному стеклу, указывая на призрака на улице.

– Он здесь, он вернулся! – Слова выплеснулись из нее так же, как вода заливалась в дом; они хлынули неудержимой волной, которая быстро спала, точно так же как правда неудержимой волной захлестнула Блю.

Выбежав из комнаты, миссис Парк поспешила вниз по лестнице, на улицу, дошла по воде до поля, где раскисшая почва замедлила ее продвижение.

Подбежав к окну, у которого стояла Блю, Сабина приложила руки к стеклу, чтобы лучше видеть.

– Слава богу! – воскликнула она. – Похоже, он вернулся той же дорогой, что и ты. Ты только посмотри на Молли. Я принесу ей куртку.

– Не надо. – У Блю внутри все оборвалось. Она вдруг с ужасом осознала, что есть одна вещь страшнее того, что она убила Джошуа Парка: то, что она его не убила. И он остался жить, чтобы рассказать всем о том, что она сделала. – Нам нужно запереть двери.

Влюбленные[61]

Молли окликает мужа по имени. Ветер швыряет ее слова обратно ей в лицо. Непогода быстро расправилась с ее одеждой и волосами; она промокла насквозь, замерзла, обессилела. Однако по сравнению со своим мужем Молли представляет собой благодатную сухую гавань.

При виде Джошуа у нее разрывается сердце; чувство облегчения, вызванное его возвращением, омрачено тем ужасным состоянием, в котором он находится. Молли остается до него еще шагов пятьдесят, но она уже видит, как мучительно тяжело дается ему каждое движение.

Молли снова и снова окликает его по имени, а он до сих пор не произнес ни слова, однако она знает, что он ее слышит, знает, что он видит ее, потому что он ускорил шаг. Он спешит к ней так, как спешит к земле упавший за борт матрос. Она его земля. Она его спасет.

Небо затянуто черными тучами, хлещет дождь, но Молли видит лицо мужа. Оно осунулось, все в ссадинах, глаза безумные, словно у напуганной лошади. Джошуа смотрит только на дом. Он протягивает руку, пытается нащупать приблизившуюся Молли, хватает ее, привлекает к себе, и он что-то говорит, снова и снова, не отрывая взгляда от дома.

Молли обвивает его руками, прижимая к себе, она чувствует, как его трясет, слышит, как он снова и снова повторяет это имя, и у нее застывает сердце в груди.

– Джессика… – бормочет Джошуа. – Джесс-Джесс-Джессика.

«Мы называли ее Элеонорой», – мысленно поправляет его Молли.

– Прекрати! – говорит она мужу. – Говори со мной!

Молли тащит его к дому, под ногами чавкает вода, каждый шаг отзывается болью; Джошуа навалился на нее всем своим весом, и ей с огромным трудом удается держаться на ногах, а вода доходит до середины лодыжек, дождь бьет ей в глаза, а в ухо ей звучит это имя.

– Я отведу тебя в дом, – говорит мужу Молли и тащит его вперед. Вода уже плещется у ее коленей. Джошуа застывает на месте, неподвижный, словно валун посреди потока, однако все его тело дрожит, глаза у него безумные, и Молли чувствует, как ее силы иссякают, потому что вся ее сила в Джошуа, они сильны вместе, однако здесь силы нет.

Проследив за его взглядом, прикованным к дому, Молли видит в окне Блю; та стоит неподвижно и смотрит на них.

– Что случилось? – спрашивает Молли. – Почему ты так смотришь на дом? Что она сделала?

И Джошуа смотрит на нее, обращает на нее безумный взгляд своих широко раскрытых глаз, и Молли становится страшно. Он хватается за нее так, как хватается за спасителя утопающий, судорожно глотает воздух легкими утопающего, и его голос, надломленный, тихий и хриплый, это не его голос, вовсе не его голос. Он надломлен.

И Джошуа рассказывает жене о том, что произошло в лесу, делится с нею своими опасениями по поводу того, что Блю все известно, говорит, что она пыталась с ним сделать, и Молли уже не холодно. Она поднимает руку, останавливая мужа, прижимает его к себе, тащит его через поле, помогает ему идти, подбадривает его.

Ей страшно.

Ее напугало не то, что случилось с ее мужем, не то, что Блю узнала правду, не то, что она сама видела вчера вечером в кабинете психотерапии, не ее спор с Джошуа сегодня утром, не состояние дома, не состояние ее бизнеса, не вода, которая продолжает прибывать; ей страшно от того, что она готовится сделать.

Молли мимолетно вспоминает Джего.

Она не поведет Джошуа в дом через входную дверь, рискуя увидеть эту женщину до того, как все детали случившегося полностью впитаются в сознание. В такую погоду идти до черного входа – это лишних десять минут, но лучше десять минут холода и сырости, чем одна секунда в присутствии Блю, неподготовленной.

Теперь Джошуа уже идет увереннее, подпитываемый энергией Молли. Они вдвоем бредут по затопленному полю. Молли готова поделиться с мужем всеми своими силами. Они справятся с этой напастью вместе, сделают то, что нужно сделать, чтобы остаться в живых.

Впереди маячит дом, бесплотно легкий, несмотря на дождь. Дом, который Молли когда-то так любила, который они так тщательно приводили в порядок, наполняя красивой мебелью и произведениями искусства, а затем одеждой и игрушками для маленькой девочки. Девочки, которая с рождения носила имя Джессика, но они назвали ее Элеонорой. Девочки, которую они сделали своим ребенком, хотела она сама того или нет, в доме, построенном для большой семьи.

И вот теперь этот дом смотрит на Молли – мрачный, угрюмый, не предлагая радушного гостеприимства, не предлагая надежды и утешения. Все обещания, когда-либо данные этим домом, были нарушены. Его глаза-окна черным блеском сверкают среди холодных бледных каменных стен.

Одно окно неудержимо притягивает взгляд Молли – как всегда. Это окно комнаты Сабины. Той комнаты, в которой, как показалось Блю, она кого-то видела, комнаты, дверь в которую не желает оставаться запертой, комнаты, которую Молли оставляет для тех гостей, кому, как ей кажется, потребуется особая материнская забота, потому что это особенная комната – Молли продолжает думать так даже сейчас. Особенная комната. До того, как в дом стали приезжать гости, много лет назад эта комната принадлежала Элеоноре.

В соседнем окне стоит Блю, наблюдая за тем, как Молли тащит своего мужа через раскисшее болото, не шевелясь, не произнося ни звука, не предлагая помощи. Лица ее Молли не видит; ей остается только гадать, с каким выражением Блю смотрит, как человек, которого, как ей казалось, она убила, бредет домой.

«Как ты посмела заявиться сюда и поставить все под