Галикарнасец скованно пожал плечами:

— Без происшествий.

Потом неожиданно для себя выпалил:

— Я очень рад тебя видеть.

— Хорошо... — Тасуэи снова улыбнулась, но при этом опустила голову, казалось, она тоже смущена и не знает, что сказать. — Где вы остановились?

На лице Геродота промелькнула растерянность:

— Без понятия... Хети сказал, что рядом с пристанью есть недорогое подворье, хозяин которого — эллин... Я к ним позже присоединюсь. Думаю, не потеряюсь... Ты здесь надолго?

— До утра... Жрецы попросили меня принять участие в ночном пении и плясках на обряде кормления грудью сына Хатхор — Ихи. А еще помочь с костюмами для актеров...

На закате для жителей Керкасора будет разыграно представление, посвященное одному важному событию из жизни Хатхор.

— Какому?

— Возвращению из Нубии... Если хочешь, приходи. То, что ты эллин, за пределами храма не имеет никакого значения... А завтра поплывем дальше. Кстати, подворье для чужестранцев располагается возле зернохранилища. Тебе всякий покажет...

Довольный Геродот отправился в Керкасор. Караван из Иудеи как раз разгрузился, поэтому несколько десятков худых верблюдов отдыхали на выгульном дворе, меланхолично перемалывая челюстями ветки песчаной акации.

Перекусив вместе со спутниками в общей трапезной, галикарнасец бросил:

— Вечером буду в храме Хатхор... Вернусь поздно, не ждите меня.

Карийцы переглянулись. Настес кивнул, а Хети украдкой состроил смешную гримасу.

Фасад храма пламенел в закатном зареве. Нагретый за день воздух дремотным пластом накрыл пойму. В гуще мошкары упоенно металась летучая мышь. Крылатое солнце над воротами обнимало мир людей, обещая защиту от демонов ночи.

Геродот опустился на еще теплый камень возле некрополя. Дощатый помост перед храмом хорошо просматривался над головами сидящих прямо на земле зрителей. Крестьяне из окрестных деревень вместе с жителями Керкасора предвкушали зрелище, потягивая пиво из фляг и обсуждая дневные дела.

Наконец, храмовые слуги зажгли факелы. Когда тонко запела флейта, а из глубины колоннады послышалось бряцанье кимвалов, голоса зрителей стихли. Лишь цикады все еще самозабвенно стрекотали в траве.

Сначала на помост впорхнули молодые жрицы хемут-нечер в длинных голубых каласирисах с вышитыми звездами. Грациозно взмахнув руками, они прогнулись назад, да так и замерли дугой, символизируя созданное богиней Нут небо.

Затем показалась тряпичная ладья Манеджет, над которой виднелся торс Ра с красным диском над соколиной головой. В левой руке солнечный бог держал длинный жезл могущества уас с набалдашником в виде головы шакала, а в правой — анх, символ вечной жизни и торжества восхода над закатом.

За отцом неспешно следовала Хатхор в красном каласирисе. Коровьи рога на львиной голове сжимали солнечный диск размером чуть меньше, чем у Ра. Парик богини был украшен красной лентой, концы которой спадали на плечи. В руках она тоже несла жезл уадж и символ анх.

Дойдя до края помоста, Ра развернулся, после чего двинулся навстречу Хатхор. Встретившись на середине, отец и дочь начали разговор. Внезапно Ра всплеснул руками, одновременно в колоннаде зазвенели тамбурины. Хатхор поднесла ладони к глазам и запрокинула голову, будто ее душили рыдания.

Зрители начали возмущенно роптать, сопереживая богине. Однако Геродот мог только догадываться о том, какой именно сюжет разыгрывают актеры.

Хатхор тем временем подошла к краю помоста и опустилась на колени, а чьи-то руки мгновенно накинули на ее плечи львиную шкуру. После этого она спустилась по лестнице, исчезнув в колоннаде под выкрики разочарованных египтян.

Ра в отчаянии заломил руки. На помост поднялись еще два бога, оба в одинаковых бело-желтых схенти. При этом у одного актера из парика торчали четыре страусовых пера, а другой натянул на голову маску с длинным черным клювом ибиса.

Боги внимательно выслушали Ра. Затем попятились и тоже исчезли во мраке колоннады. Ра остался стоять в одиночестве. Геродот озадаченно смотрел на помост, ничего не понимая.

Внезапно послышался голос Тасуэи:

— Хатхор обиделась на отца за то, что он пожалел людей... Ра сначала наказал египтян за непослушание, но когда увидел, какими страшными бедами обернулась его месть, то решил их спасти.

Увлеченный драмой галикарнасец не заметил, когда она подошла. Хесит сидела рядом с ним на корточках, обняв руками колени. Одета Тасуэи была так же, как и во время беседы в храме.

Локоны парика сползали на ее плечи и грудь толстыми черными змеями. От ямочки на подбородке к нижней губе поднималась зеленая ритуальная полоска, так хорошо дополнявшая цвет глаз.

Тасуэи продолжила:

— Хатхор приняла облик Сехмет, чтобы заступиться за отца... Вот сейчас она опять появится...

В этот момент божественная львица вернулась из мрака колоннады в сопровождении все тех же двух богов. В руках у нее были черные стрелы. Она вдруг сделала вид, будто хочет бросить стрелы за помост. Потом так же резко шагнула в другую сторону. По рядам зрителей прокатился недовольный ропот.

Бог с головой ибиса протянул ей кувшин.

Хесит прокомментировала:

— Шу — бог воздуха, а еще он сын Ра... Тот — бог мудрости, знаний, а также лунной магии... Тот предлагает Сехмет пиво, подкрашенное до цвета крови минералом диди. Когда она его выпьет, то придет в благодушное настроение, после чего прекратит метать на Египет шесеру, то есть Семь стрел несчастий и чумы.

Вернув Тоту пустой кувшин, божественная львица плавной походкой направилась обратно к колоннаде. Ра сделал несколько шагов в ее сторону, словно хотел остановить. Но замер в нерешительности. Потом повернулся к Шу и Тоту и что-то им сказал. Оба бога тотчас бросились за Сехмет.

Тасуэи не забывала объяснять действие: