каждый год на этом месте, где Авраам принимал своих чудесных Трех Странников. Я пожалел только об одном, что Вы сами не могли посетить до сих пор Святой Земли: это впечатление дополнило бы Вам то, чего недоставало самому Горкину, только издали созерцавшему Обетованную Землю, по которой ходил Господь.

Спустя некоторое время, я не менее был удовлетворен чтением «Царского золотого»19, служащего, по-видимому, только предисловием к давно подготовленному Вами изображению богомольческого похода в «Троице-Сергию».

Это бытовая картина особенно близка моему сердцу – ибо Лавра, в стенах которой находилась Московская духовная академия, является моей духовной родиной.

Кажется, я не дал Вам достаточных материалов для такого воспроизведения всей обстановки богомолья, какое отвечало бы Вашим желаниям, но у меня, к сожалению, не было ничего лучшего.

Боюсь, что мне не удалось даже вполне уяснить себе, что, именно, нужно было для Вас.

Посылая мне открытку (в прошлом году), Вы изволили сказать, что напишете мне потом более обстоятельно, однако я не получил после никакого письма.

Последнее легко могло затеряться на почте, а, между тем, Вы могли оставаться в недоумении, не получая от меня просимого.

Если теперь еще не поздно, я готов по-прежнему служить Вам и выслать по Вашему требованию все, что буду в состоянии.

Незнание Вашего теперешнего адреса заставляет меня пользоваться посредничеством «России и славянства»20, хотя этим я могу причинить лишние заботы редакции.

Надеюсь, что Господь хранит Вас в добром здравии, которого мы должны в сугубой степени желать писателю, ибо, озаряя светом других, он незаметно сгорает сам.

Божие благословение да пребывает всегда над Вами, обновляя Ваши телесные силы и духовные дарования.

Глубокопочитающий Вас.

Архиепископ Анастасий.

Иерусалим, 9 (22) сентября 1930 г.

Глубокочтимый Иван Сергеевич!

Итак, в добрый путь к Преподобному или лучше сказать к «Троице-Сергию» – как говорит народ.

Не один благочестивый старичок Горкин будет сопровождать Вас в этом священном походе.

Тысячи людей будут сердцем следовать за Вами, молясь и умиляясь вместе с Вами и благословляя Ваше имя за то, что Вы пробудили в них лучшие чувства и воспоминания Вашим вдохновенным пером.

«Троицкая Лавра» – ведь это почти вся сознательная наша история, это символ всей России с ее вековой многострадальной судьбой.

«Ворота Лавры Преподобного Сергия затворятся и лампады над его гробницей погаснут только тогда, когда мы растратим свой нравственный запас, завещанный нам вековыми строителями нашего нравственного порядка, без остатка»21.

Я часто вспоминаю теперь это почти пророческое прозрение проф. Ключевского (моего учителя по академии), сбывшееся на наших глазах.

Ваш долг – оставить этот запас и снова возжигать погасшие лампады.

Ваши предстоящие очерки Троицкой обители являются одною из таких лампад, озаряющих память Преподобного и неразрывно связанную с ним нашу историческую судьбу.

С удовольствием готов хоть чем-нибудь соучаствовать в Вашем труде.

Посылаю Вам книжку о старце Варнаве, в которой кроме фактического материала, Вы найдете и нужный Вам «аромат»22.

Путь к «Черниговской»23, где жил и принимал паломников старец Варнава, был удобный: для пешеходов он тек по лугу и потом тропинками по еловому и березовому лесу мимо прудов к так называемой «киновии».

В экипажах ехали по шоссе, обрамленному великолепной березовой аллеей и затем по плотинам и мосту пересекали пруд.

Церковь, где находилась Икона, называлась пещерной от примыкающих к ней пещер, несколько напоминающих киевские.

Над нею был выстроен величественный собор с очень изящными иконостасами из чеканной бронзы.

Непосредственно вблизи Черниговской находился знаменитый Гефсиманский скит24 – любимое место уединения митрополита Филарета Московского25 – с очень древней, перенесенной сюда из окрестностей Лавры деревянной церковью, где вся обстановка и утварь (до сосудов включительно) сделана из дерева.

Устав скита был очень строг; женщины допускались туда только раз в году – 17 августа, когда совершался чин (иерусалимский) погребения Божьей Матери.

Вифания26 – любимое детище знаменитого митрополита Платона – отстоит приблизительно около 3-х верст – или немного более от Лавры.

Дорога шла сначала по улице, называвшейся «Вифанка» и затем по шоссе, уходившему в лес – направо (к Черниговской поворот – направо), огибала большой Вифанский пруд, проходила мимо здания семинарии и оканчивалась почти у ворот монастыря.

Лес на пути и здесь состоял, по-преимуществу, из берез и елей. Встречались, кажется, и липы, и дубы, и кустарники, дававшие приют соловьям весною.

Вот все, что могу вырвать для Вас из своей памяти о так называемых «скитах», куда направлялся каждый богомолец из Лавры.

По пути к Преподобному все, конечно, заходили в Хотьков монастырь27 (женский) – к почивающим там родителям Преподобного Ксенофонту и Марии.

Не сомневаюсь, впрочем, что у Вас сохранились воспоминания об этой последней остановке перед Лаврой, которой не мог миновать такой надежный Ваш путеводитель, как Горкин.

Я думаю, что он настолько типичен для той эпохи, что его имя станет нарицательным впоследствии.

Теперь от Троицы – к Иерусалиму. Этот переход не столь неожиданный, если вспомнить, что Святая Земля издавна была близка сердцу русского человека, служа для него не верою, а скорее даже первою и главною Родиной.

Сколько русских паломников притекало сюда ежегодно: этот путь никогда не казался далеким.

Я сожалею, что наше «рассеяние» так мало посещает Палестину – особенно молодежь, для которой это паломничество озарило бы светом весь их последующий жизненный путь, как для Вас путешествие к Троице, совершенное на заре сознательной жизни. Если Вы нашли бы возможным пожаловать к нам, мы, конечно, сделали бы все для облегчения внешней обстановки Вашей жизни, дабы Вы могли лучше сосредоточиться на внутреннем и глубже почувствовать Святую Землю.

Недавно Зайцев очень красиво и по временам глубоко и проникновенно изобразил Афон28: Палестина не менее, конечно, достойна была бы такого же художественного пера, ибо все прежние ее описания уже устарели для настоящего момента.

После войны здесь произошло много перемен политических и частью бытовых и, конечно, не всегда в лучшую сторону.

Сожалею, что не могу удовлетворить любознательность Вашего юного собирателя марок29: у меня почти не осталось таких от прежнего времени: впрочем, они и не были интересны.

Посылаю ему немного других, не палестинских марок, хотя он в них, быть может, не нуждается.

За Ваше благостынное обещание прислать мне Вашу фотографию заранее приношу Вам глубокую благодарность.

Да благословит Господь от Сиона предпринятый Вами новый труд, начало которого («Сборы»30) я только что прочитал с истинным духовным наслаждением. Счастлив тот день, когда Вы проснулись и радость