М-да, оратор из Григорянского неважный. Наговорил-то много, но до чего же сумбурно! При этом видно, что ни капли не сомневается в своих словах, и даже кое-какая логика в них проглядывается. Да только вот спокойнее мне от этого не стало. Можно сколько угодно вспоминать о былых заслугах, но здесь и сейчас они не имеют никакого значения.

Хотя вру – имеют. Только эффект у них обратный. Все ждут от меня очередной победы, восхищаются тем, как легко это мне дается, убеждены, что я всегда знаю, как лучше достигнуть поставленной цели, а у меня в это самое время поджилки трясутся от страха не оправдать ожидания. Это как в спорте: легко быть «темной лошадкой», от которой ничего особенного не ждут, чей провал остается незамеченным, но зато неожиданный успех превозносится до небес. А фаворит всегда на виду, от него ждут только успеха, любую неудачу расценивая как провал. И чем больше одержано побед, тем выше ожидания, тем больше груз ответственности, давящий на фаворита, и тем оглушительнее неизбежный провал, потому что ни один фаворит не может побеждать вечно.

– Честно говоря, так себе попытка, Григорянский, – вздохнул я, – но за искреннюю веру в меня спасибо.

– Да что тебя так беспокоит? – всплеснул руками князь Василий. – Да, нас меньше. Но у нас лучшая в мире разведка, стальные штурмовые батальоны, отличная кавалерия, превосходная артиллерия и воздушный флот в качестве козырной карты!

– Да ничего меня не беспокоит, просто боюсь ошибиться! – раздраженно огрызнулся я. – Если что-то прозеваем и позволим фрадштадтцам ударить всей массой в одно место, навязать нам массовый ближний бой, то никакое превосходство в вооружении не спасет от разгрома.

– Здесь я с тобой полностью согласен, – после минутных раздумий подтвердил Григорянский. – Но опытные вояки, вроде Ричмонда, воюют академично, словно по учебнику. Им нужно занять места на поле боя, расставить полки и батальоны, устроить батареи. А чтобы ударить так, как ты сказал, нужно действовать неожиданно, бить прямо с марша. Мы на такое способны, они – очень сомневаюсь. Но если даже так и произойдет, то наша разведка всегда сумеет предупредить нас вовремя.

34

Мои опасения оправдались, но только частично. Этой же ночью Ричмонд действительно нанес неожиданный удар, однако атаковал он как раз тот самый длинный холм, подготовленный ему на заклание. Нет, он не дурак, просто мыслит категориями человека восемнадцатого века и пока даже представить себе не может, чем для него чревато занятие этой позиции.

Поначалу я, понятное дело, обеспокоился, услышав среди ночи все нарастающий шум ружейной стрельбы. Но позже выяснилось, что фрадштадтская пехота большими силами атакует холм, да еще сразу с трех сторон!

Все-таки генерал не смог избежать искушения и, оценив стратегическое положение господствующей над полем будущей битвы высоты, решил прибрать ее к рукам резким, неожиданным ударом. Разведка успела предупредить о надвигающемся неприятеле, но – не более того. Передовые дозоры, открыв стрельбу, спешно отступили наверх, к строящимся позициям артиллеристов, а я приказал для острастки пострелять зажигательными снарядами по юго-западному подножию холма с наскоро заготовленных посреди поля флешей. Исходя из направленности этих оборонительных сооружений стреловидной формы, обстрел могли вести лишь орудия, установленные по левым сторонам флешей. Поскольку задачи сбросить атакующих со склона холма не было, потуги канониров не были долгими, и, как только защищавшие высоту солдаты побежали вниз, артиллерия быстро свернулась и поспешила вернуться на свои настоящие позиции.

Вошедшие в раж фрадштадтцы попытались было преследовать бегущих, однако быстро выдвинувшиеся вперед два эскадрона гусар заставили их повернуть обратно – кавалерия Ричмонда в это время обходила холм с юга, а артиллерия еще к месту событий не поспела.

Таким образом фрадштадтский губернатор к утру оказался полновластным хозяином господствующей высоты и обладателем десятка брошенных на ней орудий. С наших позиций в бинокли и зрительные трубы было прекрасно видно торжество в стане неприятеля. Сам Джеймс Ричмонд во главе внушительной свиты с довольным видом обозревал окрестности, и брошенные флеши, явно построенные, чтобы быть связующим звеном между редутом, расположенным у самой горы, и холмом, только убеждали его в грандиозности успеха.

В какой-то момент мне показалось, что его зрительная труба направлена точно на меня, и, опустив бинокль, я с мрачным видом показал оппоненту большой палец, мол, оценил дерзость маневра.

Дальше все пошло, как сказал Григорянский, академически. Весь день островитяне осваивали вершину холма, а также возводили земляные укрепления внизу – у самого подножия и по обе стороны от него. То есть вполне предсказуемо генерал сделал господствующую высоту центром своей позиции. И, хотя его орудия не имели возможности достать оттуда наши редуты, минимум одну батарею он там расположил. Надо думать, на случай контратаки – с высоты можно было легко класть ядра на три четверти дистанции открытого поля.

Чтобы не расстраивать товарища, мои бойцы производили имитацию бурной деятельности, спешно укрепляя корзинами с землей стороны редутов, обращенные к неприятелю. Поверит он в эти потуги или нет, уже неважно, главное – он занял-таки нужную мне позицию. Для полного счастья оставалось пожелать самую малость – чтобы свою ставку генерал расположил именно на холме.

День прошел в рабочей суете. Очень скоро стало ясно, что никакого акцентированного удара вдоль главной дороги через Ратанскую долину не будет. То есть Ричмонд уверен в своей способности разбить меня, не прибегая к каким-то особым ухищрениям, и ставку делает именно на генеральное сражение. Логика, в общем-то, простая и понятная – если перестанет существовать таридийская армия, то оборонять Ратанский проход будет некому и все потерянные территории, словно перезревший плод, сами упадут к ногам победителей. Но есть одна существенная загвоздка – сражение нужно непременно выиграть.

Понятия не имею, сколько времени требовалось противнику для достижения полной готовности к битве: может, он уже завтра готов был начать наступление, может, еще два-три дня возился бы с обустройством позиций. Меня это мало интересовало, поскольку все, что нужно для реализации собственных планов, у меня теперь было.

Во второй половине дня инженерная рота навела понтонную переправу через речку, и переправившийся на противоположный берег Хулуз с тремя сотнями своих хошонов совершил стремительный налет на стан чувствовавших себя в полной безопасности катланов. Громить почти беззащитный туземный лагерь я строжайше запретил. Достаточно устроить там шумный переполох да спалить несколько крытых катланских повозок, чтобы заставить отделенных от своих семей бурной рекой воинов биться в истерике.

Ричмонд поставил ненадежных туземных союзников на самый край своего правого фланга, откуда они имели бы возможность