– Ну иди, свободен, – Махмуд торжествующе распахнул дверь на улицу, и Женька рванулся туда, на свежий воздух между торговыми рядами…

– Света! – позвал он. – Света!

Но девушки поблизости уже не было.

Женька в растерянности озирался по сторонам, двигаясь в тесном проходе между ларьками, шатался, словно пьяный, и натыкался на прохожих.

Махмуд ухмыльнулся, лениво глядя в сторону ворот.

– Ничего. Сама прибежит.

Снайперов Калныньш расставлял и инструктировал лично. Не побрезговал он и полежать самому на позиции на двухслойном туристическом коврике под крышей здания на Кадашевской набережной.

Отсюда, как на ладони, просматривалась Болотная площадь с прилегающими к ней улицами и Лужков мост.

Дело осложнялось тем, что до последнего момента сохранялись разные варианты действий, и далеко не каждый из них предусматривал участие снайперов. Поэтому у каждого из них была при себе портативная рация – на случай отключения мобильной связи в районе массовых беспорядков.

Сам Калныньш находился в соседнем здании и с интересом охотника наблюдал, как наполняется народом площадь, явно слишком маленькая для такого количества людей. Внутри у него нарастал азарт профессионала, наблюдающего дело рук своих, и Марк слегка щурил левый глаз, глядя вниз, и плотно сжатые губы растягивались в довольной улыбке.

А там, внизу, многоголовая цветасто-оранжевая гидра, причудливо извиваясь между расставленными металлическими рогатками, растекалась по площади и заползала на изогнутый Лужков мост, и вот уже митингующие стояли на мосту, прижатые друг к другу и к перилам, как селёдки в бочке…

«А ведь и стрелять не понадобится, – подумал вдруг Калныньш, – что если не выдержит мост? Фактор случайности… Тот самый вариант, когда действительно фактор случайности, а не чей-то умысел. На мосту их немного, несколько сотен, вода холодная, декабрь, хорошо, кто-то даже выплывет, но на набережной начнётся паника, и тогда уж кого подавят, а кто попадает в воду с берега…»

Калныньш усмехнулся своим мыслям. Такого развития событий он не планировал, но был бы не против, если бы вмешалась такая случайность, и в голове уже стали сами складываться слова о провокации режима, которые будет кричать в микрофон Усольцев, когда это произойдёт – а впрочем, Усольцев не маленький, сам поймёт, что кричать, да и у него с трибуны обзор, конечно, хуже, чем у Марка, но всё же лучше, чем из толпы. Главное – картинка, чтобы разогреть массу… Ведь никто из телезрителей не вспомнит школьный курс физики и параграф про колебания и резонанс, ну а кто вспомнит – того остальные сами заклюют.

Калныньш готов был биться об заклад, что возвышающемуся на трибуне-грузовике бритому человеку в кожаной куртке в этот момент приходили в голову те же самые мысли…

В этом он не ошибался.

Река и лёгкий ажурный мост через неё находились справа от Усольцева, и, оценивая плотность толпы на мосту и около него, он подумал о том же, что и Калныньш – о том, что трагедия может произойти случайно, сама по себе. Но тут же другие мысли пронзили его мозг.

«А как же я? Что же будет, когда начнётся паника? Смогу ли я совладать с толпой? И что будет, если не смогу? Как же, как же я?»

Усольцев ничего не знал о снайперах, которых Калныньш планировал ввести в действие только после того, как разгорячённая толпа прорвёт полицейское оцепление и ринется к Кремлю. Он мог только догадываться, что не так всё просто, как казалось ещё сегодня утром – но когда перед его глазами встал переполненный людьми мостик, страх обуял его, и он мог думать только о личной безопасности.

Это было плохо. Алексею надо было вести митинг и выступать самому. И он взял себя в руки.

…Серая металлическая вода лениво плескалась внизу, билась о камни набережной.

Наде стало очень страшно.

Она стояла на мостике, прижатая к перилам, и не могла видеть всю панораму. Она видела серую воду и высокие каменные плиты ограждения. По которым – случись что – она не сможет выбраться на берег.

С трибуны, разносимый динамиками, долетал голос Усольцева.

Рядом с ним стояла Леся. Она была без шапки, и ветер трепал её ухоженные тёмные волосы.

На Наде была тёплая зимняя куртка, и девушка вдруг очень чётко представила, как в ледяной воде намокает одежда и свинцом тянет её на дно… Она даже зажмурилась, и холодок прошёл по спине.

Но о том, чтобы выбраться с митинга или хотя бы с моста, нечего было и думать.

Тем временем со стороны «Новокузнецкой» на площадь входила колонна националистов под чёрно-жёлто-белыми «имперками».

…Артём не собирался заходить в гущу митинга. Он уверял себя, что пришёл посмотреть, и старался держаться с краю, поодаль от оранжевых воздушных шаров, от хорошо одетых радостных молодых людей с развёрнутыми плакатами на русском и английском. Он даже не всматривался в их содержание – видимо, там было написано что-то про честные выборы, но это было неважно. Не это привело их сюда, думал Артём. Да, выборы были нечестными – в первый раз, что ли? – и понятно, что голоса украли у коммунистов, но ведь большинству пришедших сюда коммунисты были глубоко враждебны!

Это был совсем другой митинг, совершенно непохожий на всё, что ему приходилось видеть раньше. И не только численностью – этим как раз трудно было удивить Артёма, заставшего начало девяностых. Но это были совсем другие люди. Чужие, непохожие не только на тех, кто обычно ходил на митинги, но и на тех, кто жил рядом с Артёмом, работал с ним, ходил по одним улицам, ездил в общественном транспорте. Ветер трепал их белые ленты и ватманские листы – наверное, для многих это был первый в жизни митинг. Другие, смеясь, скользили пальцами по сенсорным экранам своих модных телефонов. И всё-таки эти люди жили с ним в одном городе, наверное, даже ездили в метро. Но он бы никогда не подумал, что их в этом городе настолько много.