очередь, немало содействовали свободе и единству Германии. Бор­цы 1848-го и следующих годов, еврейские парламентарии Риссер, Лас­кер и Бамбергер были также горячими поборниками единой Гер­мании[40]. Немало евреев пало в двух войнах, австро-прусской и франко-прусской, подготовивших создание Германской империи. После этих побед наступил момент, когда торжество действитель­ного, а не бумажного равноправия казалось обеспеченным. В праз­днично настроенной Германии как будто совершенно исчез при­зрак еврейского вопроса. Когда правительство Бисмарка затеяло во имя «культуры» войну с католицизмом и властью космополи­тического Рима (Kulturkampf 1872—1873 гг.), евреи еще не знали, что через несколько лет во имя «германской культуры» будет объявлен бой еврейству, многим ради этой культуры пожертвовавшему... То было время, когда евреи проникли во все классы немецкого обще­ства, во все области хозяйственной жизни. Многие увлекались тою горячкою «грюндерства» и широкой индустрии, которая охватила Германию после получения миллиардов французской контрибуции. В многочисленных акционерных обществах, занимавшихся построй­кою железных дорог, устройством фабрик и заводов и созиданием гигантских торговых домов, еврейский капитал играл очень большую роль. Еврейский интеллект бросался в глаза в области свободных про­фессий и в тех государственных учреждениях, куда евреи допускались.

Все эти достижения эмансипации таили, однако, в себе зародыш будущей реакции. Недолго длилась идиллия мирного сожития еврей­ского общества с немецким. Уже с середины 70-х годов дух шовиниз­ма и милитаризма явно усилился в стране: правительство круто по­вернуло в сторону консервативной политики; национал-либералы в парламенте сильно подвинулись вправо, так что еврейские депутаты Ласкер и Бамбергер очутились в оппозиции. Были введены драко­новские законы против социалистов (1878). В Германии стали но­ситься микробы новой эпидемии «антисемитизма». В основе этого движения лежала ненависть к еврею, «вторгающемуся» в немецкое общество и влияющему на немецкую культуру. Слишком короткий отдых дан был германскому еврейству между окончившеюся борь­бою за эмансипацию и начинавшеюся борьбою с антисемитизмом. На исходе 70-х годов мы уже стоим на пороге новой исторической эпохи — «эпохи второй реакции».

§ 37. Эпигоны реформации и раскол в общинах

Внутренняя жизнь еврейских общин, столь яркая во время куль­турной борьбы до 1848 года, несколько потускнела в эпоху второй эмансипации. Реформационное движение утратило свой молодой задор. Ослабел внешний импульс религиозной реформы как орудие борьбы за эмансипацию, после того как формально принцип равноправия вошел во все конституции. Притуплялась острота религиоз­ных столкновений по мере того, как сходили в могилу воины тра­диции из старого поколения и реформисты-идеологи, стоявшие на рубеже старого и нового. Выросло поколение оторванных от ев­рейства, одинаково равнодушных к традиции и к реформе. Если сократилось число крещений, вызванных гнетом, увеличилось число добровольных выкрестов, переходивших в чужую среду, которая те­перь казалась родной. С узаконением свободного гражданского брака сильно возросло число смешанных браков между евреями и христианами; дети от таких браков почти всегда терялись в хрис­тианском обществе. Вообще процесс ассимиляции превратился в эту эпоху из идейного в стихийный, из интеллигентского в массо­вый.

Идейная реформация 30-х и 40-х годов уступила место механи­ческой. Раньше решающий голос в деле религиозной реформы име­ли раввины, среди которых встречались люди с большим запасом научных знаний — Гейгеры, Гольдгеймы и другие; теперь роль вер­шителей реформы перешла к мирянам, к членам общинных прав­лений, от которых в Пруссии, в силу регламента 1847 года, раввины находились в полной зависимости. Многих привлек пример берлин­ской реформы (§ 13), проведенной мирянами в то время, как раввины еще препирались о теологических вопросах. Не церемонясь с исто­рической традицией, эти профаны произвольно изменяли строй бо­гослужения, выбрасывали из текста молитв все, могущее свидетель­ствовать о живой нации. Повсюду воздвигались реформированные синагоги на месте ортодоксальных. Роли переменились. Раньше ре­формисты должны были выделяться из старых общин в особые кон­грегации; теперь выделялись из общин ортодоксы, которые не мог­ли молиться в общих реформированных синагогах и вынуждены были устраивать себе отдельные молитвенные дома.

Во Франкфурте-на-Майне из состава еврейской общины высту­пили в 1851 г. все ортодоксы и, на основании закона о свободе со­юзов, образовали особое «религиозное общество» («Israelitische Religionsgesellschaft»), во главе которого стоял творец неоортодок­сии Самсон-Рафаил Гирш (§ 12). Ортодоксы учредили свое «реаль­ное училище» для воспитания детей в консервативном духе, а с 1854 г. стали издавать боевой журнал «Jeschurun», ежемесячник на немец­ком языке для защиты традиционного иудаизма. Гирш развил ши­рокую деятельность, которая превратила Франкфурт в центр обще­германской ортодоксии. К этой цитадели противников реформисты двинули свою артиллерию: в 1863 г. Авраам Гейгер переселился из Бреславля во Франкфурт и своими проповедями боролся против вли­яния лидера ортодоксии, своего бывшего школьного товарища; но спустя несколько лет ему пришлось отступить от хорошо защищен­ной крепости староверов. В 1869 г. Гейгер занял пост проповедника в Берлине, где со времени Гольдгейма (ум. 1860) большинство общи­ны примкнуло к реформе. Тогда ортодоксальное меньшинство бер­линской общины выделилось в особое общество «Адас-Израэль», под главенством Азриеля Гильдесгеймера. Этот лидер образованной ортодоксии выставил лозунг: «Строгая верность религиозной тра­диции при внешнем усвоении немецкой культуры». Когда в 1872 г. Гейгер учредил в Берлине «Высшую школу для науки иудаизма» (Hochschule fur Wissenschaft des Judentums) как рассадник свободомыс­лящих раввинов, Гильдесгеймер открыл, как противоядие, семина­рию для подготовки ортодоксальных раввинов нового типа. Между этими двумя партийными рассадниками науки стояла беспартийная «Теологическая семинария» в Бреславле, учрежденная в 1854 г. твор­цом «позитивно-исторической» школы Захарием Франкелем и укра­шенная именем великого историка Греца.

В других общинах Германии совершался тот же процесс рас­слоения. Правительства в это время отказались от скверной привыч­ки предыдущей эпохи — вмешиваться во внутренние споры общин. Только одно мекленбургское правительство, которое так храбро бо­ролось с эмансипацией, не хотело расстаться с системою опеки. В 1847—1851 гг. главным раввином герцогства Мекленбург-Шверин состоял Давид Эйнгорн, преемник Гольдгейма в этой должности, на практике еще более радикальный, чем его предшественник. К ужасу ортодоксов, он выбросил из богослужения и еврейский язык, и все мессианские и национальные молитвы. Особенно возбудил он про­тив себя верующих тем, что внес в еврейские метрики младенца, над которым отец не совершил обряда обрезания. Испуганные этими крайними реформами, ортодоксы искали помощи против вольнодум­цев у реакционного мекленбургского правительства. Последнее от­неслось к ним сочувственно и стало производить в этом смысле дав­ление на «верховный совет» (оберрат) еврейских общин, которому был подчинен главный раввин. В 1853 г. министерство опубликова­ло следующий курьезный «рескрипт»: «Высокое министерство не может удовлетвориться нынешним синагогальным строем, при ко­тором тенденциозное направление раввинов д-ра Гольдгейма и д-ра Эйнгорна вызвало раскол среди евреев и заставило многих высту­пить из состава общин. Министерство не может допустить даль­нейшее развитие рационалистического реформаторства в духе упо­мянутых раввинов... Разделение евреев нашей