получение определенной государственной должности, ибо начальнику данного департамента в каждом случае предоставлено судить, насколько кандидат, независимо от его вероисповедания, подходит для данной должности по своей личности и способностям». Практика показала, что уже одна «личность» еврея, вопреки его способностям, была совершенно неприемлема для тех, от кого зависело допущение на государственную службу. Даже в областные земские собрания не допускались евреи по выбору муниципалитетов или землевладельцев, причем правительство ссылалось на то, что данное конституцией евреям избирательное право распространяется только на новое народное представительство, а не на старые сословные учреждения. Так недобросовестно толковались основные законы, с злобной тенденцией — выжить еврея. Когда в 1852 г. в реакционную палату господ было внесено предложение, чтобы 12-я статья конституции (о равенстве) была исправлена оговоркою, обусловливающею доступ в парламент и на государственные должности принадлежностью к христианской церкви, правительство ответило, что это преждевременно, но что «в порядке управления» евреи все равно не допускаются на государственные должности. Черное министерство Мантейфеля могло искренно дать такой ответ: зачем скандалить себя изменением конституции, когда ее можно превратить в мертвую букву путем толкования в «порядке управления»?

Но реакционеры в прусском парламенте не успокаивались. Когда в 1856 г. выборы в палату депутатов усилили там клерикально-юнкерскую партию, один из лидеров этой партии, Вагенер, осмелился внести предложение о совершенной отмене 12-й статьи конституции, ибо статья, устанавливающая независимость гражданских и политических прав от вероисповедания, приличествует только безрелигиозному государству, а не благочестивой христианской монархии, как Пруссия. Негодование охватило прусских евреев, когда они узнали об этой наглой попытке реакции отнять у них все, даже бумажные завоевания 1848 года. И вот в еврейских общинах был пущен лозунг: посылать в палату депутатов петиции протеста. Инициатором этого движения был Людвиг Филиппсон, редактор «Всеобщей газеты еврейства». В течение двух недель в палату депутатов поступило до трехсот петиций от еврейских общин с резким протестом против посягательства на основу конституции, равноправие граждан. Эти протесты несколько охладили пыл Вагенера и его сторонников; они заявили в комиссии, что имеют в виду ограничение только политических, а не гражданских прав евреев. В этом смысле комиссия и представила доклад в пленуме палаты. Но при обсуждении вопроса в палате (март 1856) выяснилось, что и смягченный доклад комиссии неприемлем для большинства. Даже консерваторы заявили, что отмена статьи 12-й может вызвать опасное возбуждение в стране, «как можно судить по многочисленным обращениям еврейских общин». Петиции, очевидно, подействовали, и позорное предложение было отвергнуто всеми голосами, кроме 30 голосов крайней правой. Это решение, впрочем, было принято после того, как правительство устами министра Вестфалена повторило циничный довод, что правительство и впредь не будет допускать слишком широкого применения 12-й статьи, «которое было бы оскорбительно для государства христианского типа», и что «нехристиане и последователи иррелигиозных сект» не будут допущены к судейским и административным должностям.

В Баварии ликвидация свобод совершалась гораздо проще. К тому времени, когда в Пруссии уже началась реакция, в Баварии еще не была узаконена эмансипация. Связанное обещанием короля об «улучшении» положения евреев, правительство поставило еврейский вопрос на обсуждение в палате депутатов баварского ландтага (декабрь 1849). После горячих прений палата высказалась принципиально за постепенное уравнение евреев в правах, наметив для ближайшей очереди пересмотр закона о «матрикулах» (выше, § 7), стеснявшего свободу передвижения. Но и этот скромный вотум вызвал беспокойство среди реакционеров. Они организовали кампанию протеста против опасности еврейского равноправия. Под этим давлением общественного мнения верхняя палата решила вопрос об эмансипации отрицательно (16 февраля 1850). «Не евреи, а христиане еще не созрели для полной эмансипации евреев», — объяснил президент протестантской обер-консистории, поддерживая своих католических коллег. Теперь наступила очередь евреев возмущаться. Регенсбургский общинный совет обратился ко всем еврейским общинам Баварии с призывом — протестовать против «решения, позорного даже для самых темных веков» и образовать везде комитеты для посылки адресов королю и «народной палате (депутатов), большинство которой одно может считаться выразителем воли баварского народа» (в отличие от верхней палаты). Немногие общины откликнулись на этот зов. Столичная община Мюнхена осмелилась подать Максимилиану II петицию с напоминанием о «надеждах евреев, подкрепленных подъемом идей и обещаниями трона» (декабрь 1850); но этот смелый тон не подходил уже к моменту, когда всякие напоминания о «подъеме идей» причиняли правителям только обиду. Правительство, при помощи послушных палат, скоро (1851) «урегулировало» положение евреев в Баварии так, что даже старый закон о нормировке еврейского населения «с целью его уменьшения» остался в полной силе, а с ним и законы, ограничивающие право жительства евреев в городах и селах. Отчаявшись в возможности гражданской жизни на родине, многие взялись за страннический посох: опять усилилась прерванная «мартовскими» надеждами эмиграция в Соединенные Штаты Северной Америки. Пришибленные общины переменили тактику: они уже не требовали «полноправия», а смиренно ходатайствовали об устранении «полицейских ограничений». Фюртская община, которая в 1848 г. гордо отвергала полумеры и требовала полной эмансипации, писала в январе 1859 г. в своей петиции: «Мы не можем так далеко заходить, чтобы надеяться на полное равноправие, но все же можно ожидать, что палата депутатов займется в ближайшей сессии хотя бы упразднением позорных матрикулярных порядков». Но и этим скромным ожиданиям суждено было сбыться только после того, как ярость реакции несколько утихла.

Разнообразны были формы юдофобской реакции в различных государствах Германии. В Саксонии даже весьма далекое от либерализма правительство не решилось отбросить евреев назад, в домартовское бесправие; но христианское купечество Дрездена и Лейпцига требовало в своих петициях, чтобы добытые евреями права были урезаны, и ландтаг, после горячих прений, подчинился этому требованию (1852). Иное распределение сил видим в Мекленбург-Шверине. Здесь роли переменились сравнительно с предыдущей эпохой: правительство преследовало евреев, а общество заступалось за них. Великогерцогское правительство, яростно уничтожавшее все приобретения революции, восстановило старый режим «покровительства», с лишением евреев целого ряда прав состояния. В январе 1855 г. мекленбургский министр внутренних дел Бюлов объявил в циркуляре к городским магистратам, что евреи ныне возвращены в то состояние, в котором пребывали до 1848 года, т. е. им запрещается приобретать недвижимость и заниматься каким-либо промыслом без особой правительственной «привилегии». Либеральный магистрат города Гюстрова имел смелость протестовать против этого циркуляра. В своем «представлении» министру магистрат писал, что чувству справедливости противно отнимать у людей права, которые им уже были предоставлены, что евреи в высшей степени полезны торговому обороту: «еврей будит деятельность своих христианских сограждан; всякий город, если он стремится к росту внутренней торговли, нуждается в содействии евреев»; наконец не министерским циркуляром, а законодательным актом можно отменять равноправие, данное евреям в