Воскрешенная двойственным союзом христианско-мусульман­ского фанатизма, кровавая легенда туманила головы. Весною того же года кровавый призрак пронесся над островом Родосом, где ев­рейская колония жила среди враждебного греческого населения. Найденный труп повесившегося греческого мальчика был признан жертвой ритуального убийства. Уже арестован был подозреваемый в убийстве еврей, которого пыткою принудили назвать мнимых со­участников. Ненависть к евреям разжигалась повсюду чудовищны­ми слухами. В Смирне, Бейруте и окрестностях Дамаска чернь гро­мила еврейские дома... Но пламя на Родосе скоро было потушено.

По ходатайству константинопольского хахам-баши (главного рав­вина) Моисея Фреско, поддержанного лондонским банкирским до­мом Ротшильда, султан приказал перенести процесс в столицу, и там государственный совет Турции (Диван) выяснил невиновность евре­ев (июль 1840).

Между тем кошмарное Дамасское дело сделалось предметом обсуждения во всей европейской прессе, в связи с волновавшим ее тогда восточным вопросом. Ратти-Ментон своими сообщениями в газетах настраивал французское общественное мнение против евре­ев. Клерикалы всех стран радостно предвкушали возвращение сред­невековья. В Риме был поставлен в капуцинской церкви камень, ко­торый должен был увековечить мученичество «еврейской жертвы», патера Томаса. Ужас и негодование охватили передовое еврейское общество Запада при вести о рецидиве средневекового навета. Ев­рейские политики в европейских столицах имели самые точные све­дения о положении дел в Дамаске. Адольф Кремье, Моисей Монте­фиоре, Ротшильды и другие влиятельные люди получали с Востока письма с мольбою о заступничестве. Первым взялся за дело Кремье, состоявший тогда вице-президентом парижской центральной консистории. Он доложил министру-президенту Тьеру о действиях консу­ла Ратти-Ментона, но получил ответ, что правительство еще ничего не знает о Дамасском деле. Кремье представился тогда королю Луи-Филиппу, но опять услышал дипломатический ответ, что король го­тов заступиться за невинных, если такие окажутся. В действительно­сти французское правительство не хотело заступиться за дамасских евреев, чтобы не дезавуировать своего агента Ментона и не причи­нить неприятностей своему союзнику Мехмеду-Али, именем которо­го действовал дамасский губернатор. Иначе отнеслось к делу анг­лийское правительство. Вследствие представления еврейской депу­тации, министр иностранных дел Пальмерстон поручил английско­му послу в Константинополе и консулу в Александрии, чтобы они приняли меры для защиты евреев. Такое же предписание дал своим агентам австрийский канцлер Меттерних. По совету австрийского консула еврейская община Александрии подала Мехмеду-Али горя­чо написанную петицию, которая заканчивалась словами: «Мы не просим сострадания к нашим единоверцам, мы взываем к спра­ведливости!» Мехмед-Али обещал назначить особый суд из кон­сулов Англии, Австрии, России и Пруссии для разбора дела, и в то же время предписал дамасскому губернатору Шерифу-паше приостановить аресты и пытки. Французские дипломатические агенты всячески тормозили новое расследование, которое могло раскрыть тайны дамасской католической инквизиции, и заигрывавший тогда с клерикалами Тьер поддерживал эту тактику. Еврейский член палаты депутатов Фульд сделал Тьеру запрос: как мог консул Франции, страны равенства и свободы, допустить в Дамасском деле применение пытки и «поддержать палачей паши»; но Тьер взял подлого Ментона под свою защиту и не допустил до голосования резолюции по запросу Фульда (2 июня 1840). Реакционная пресса поддерживала правительство. «Франция против нас!» — воскликнул в отчаянии Кремье. Пришлось переместить центр борьбы в Англию.

В Лондоне ополчилась рать защитников еврейства. В заседании нижней палаты (22 июня) Роберт Пиль потребовал, чтобы парламент высказался по Дамасскому делу, ибо одно это выступление «облегчит достижение великой цели справедливости и человечности». Пальмерстон ответил, что правительство уже поручило своему генеральному консулу в Александрии предупредить Мехмеда-Али «о впечатлении, какое эти варварства должны произвести в Европе». Христианское общество в Лондоне устроило грандиозный митинг протеста продав дамасских зверств, под председательством лорд-мэра (3 июля). Один за другим поднимались на трибуну члены парламента, представители духовенства и других сословий, чтобы протестовать против унижений и мук, которым подвергается, «народ, связанный с миром всем, что есть святого и ценного в религии». Резолюция, единогласно принятая митингом, гласила: «Собрание выражает свое глубокое сожаление по поводу того, что в просвещенный век могло быть воздвигнуто на наших еврейских братьев гонение, вызванное невежеством и подогретое ханжеством»[34]. Еще до этого митинга в Лондоне состоялось собрание еврейских нотаблей, на которое прибыл и Кремье из Парижа. Было решено: отправить на Восток делегацию, под главенством Монтефиоре и Кремье, для непосредственного вмешательства в пользу дамасских евреев (23 июня). Когда еврейские делегаты отправлялись в путь, влиянию Франции на Востоке уже нанесен был удар союзом четырех держав — Анг­лии, Австрии, России и Пруссии, которые решили добиться возвра­щения Сирии турецкому султану.

В начале августа еврейские послы прибыли в Египет и предста­вились Мехмеду-Али в Каире. По их требованию, поддержанному всеми европейскими консулами, кроме французского, Мехмед-Али велел написать приказ о немедленном освобождении всех заключен­ных по ритуальному обвинению (28 августа). Но в проекте приказа, арабский текст которого был разобран членом еврейской делегации, ориенталистом Соломоном Мунком, оказалось предательское выра­жение: там говорилось о помиловании дамасских евреев по просьбе Кремье и Монтефиоре, как будто речь шла о подсудимых, признан­ных виновными. Кремье настоял, чтобы слово «помилование» было заменено словом «освобождение». Получив приказ своего повелите­ля, дамасский губернатор Шериф-паша принужден был выпустить добычу из своих когтей. 6 сентября были выпущены из тюрьмы ос­тавшиеся в живых семеро мучеников дамасской инквизиции. Сви­репого Шерифа отвезли в Каир и там казнили по обвинению в го­сударственной измене. Вскоре, в октябре 1830 г., Дамаск и вся Си­рия освободились от владычества Мехмеда-Али, а затем, при со­действии четырех союзных держав, Сирия была возвращена Тур­ции.

Турция тогда имела довольно либерального правителя в лице молодого султана Абдул-Меджида, который в год своего вступле­ния на престол (1839) издал известный манифест (хатишериф) о не­прикосновенности личности и имущества иноверцев, в том числе и евреев. К этому султану, недавно еще проявившему чуткость к прав­де в родосском процессе, решили обратиться Монтефиоре и Крамье для завершения своей миссии. Прибыв в Константинополь, они на аудиенции у султана представили, ходатайство, чтобы был издан фирман об ограждении турецких евреев в будущем от ложных риту­альных обвинений. Их просьба была удовлетворена. В изданном 6 ноября султанском фирмане обвинение против евреев в «приноше­нии человеческих жертв» объявлено было гнусной клеветой, кото­рая создала мучеников в Дамаске и в Родосе. «Не желая, чтобы ев­рейскую нацию впредь мучили и отягощали», султан подтвердил свой прежний указ о неприкосновенности личности и имущества евреев и о свободе исповедания иудейской религии.

Так улеглась буря 1840 года, потрясшая и волнующийся Запад, и неподвижный Восток. Дамасское дело имело огромное влия­ние на самосознание еврейства. В эпоху, когда западноевро­пейское еврейство, поддаваясь чарам ассимиляции, распадалось и дробилось на группы французов,