Шрифт:
Закладка:
– Откуда у вас пистолет, Иван Иваныч?
– Выдали как военнообязанному. Я ж тебе говорил: мне самые сложные ученики достаются.
– Учить людей под прицелом… – Тимоскайнен нервно поцокал зубом и крутанул ус. – Зря вы так с ними. Мы же только приехали. Ничего страшного, если бы другой дом поискали или в хлеву, в конце концов, поспали бы. Надо же как-то людей расположить…
– Вот поэтому, Толя, одни автобус водят, а другие борются с неграмотностью. Мягкий ты для северянина! Я уже несколько лет на этой должности, почитай, кой-чего понимаю в людях. Вот деревни, что на налоге у дворян были, они хлебом-солью встречают. Как скинули барина, так с радостью тянутся к знаниям. Взрослые люди, иной раз совсем старики, а как дети радуются, что газету могут сами прочитать. А бывал я в деревнях старообрядческих: мракобесие, серость, уныние. На всю деревню только один поп умеет читать. И люди вот точно так же сопротивляются свету науки. А ты возьми да подумай, Толя, есть ли будущее у такого человека при коммунизме? Нужны ли мы ему, а главное – он нам? Для них знание как яд: одни подохнут, цепляясь за свой старый мир, а другие выживут и станут сильнее. Не теряй, Толя, уверенности в советской власти!
Серпин вышел во двор и неторопливо побрел в сторону автобуса. Ему отчего-то казалось, что в салоне остались важные документы. Спросонья Серпин забыл трость в доме и с удивлением обнаружил, что искалеченная нога больше не болит и той же длины, что и здоровая.
– Хромоногай рыбак што без яйка елдак, – где-то в темноте каркал Мореслав. – Годный, да не до конца. Ему самомусь юж не до конца, а-ха-ха!
Серпин пошел на звук. Из-за рваного края крыш выглянула полная луна.
– Поклонись Переплуту, мил-человек, поклонись и покайся. И ноги знову зостанут едновеликами, и ладонь буде в кулак делатись. Будешь с нами по рыбу в море ходить!
Серпин посмотрел на свою искалеченную руку, та была без перчатки. Попробовал сжать кулак, пальцы послушались.
– Поклонись, мил-человек.
Серпин вышел на край поселка, и показалось ему, что путь этот получился каким-то очень уж долгим. Он посмотрел на небо и обнаружил, что у луны есть зрачок и исполинское это око следит за ним.
Вот уж и автобус показался. Серпин приоткрыл дверцу и чуть не сблевал от смрада гнилой рыбы. Мореслав сидел на месте водителя, вцепившись в баранку. Одежды его были мокрыми, а сам он покрыт какими-то ракушками, песком, гирляндами водорослей.
– Поклонись Переплуту!
На Серпина смотрело чудище, лишь отдаленно напоминающее человека. Оно широко раскрыло рот, обнажив несколько рядов тонких зубов-игл. Борода его беспрестанно шевелилась перепончатыми, похожими на ершиные плавниками.
– Поклонииииииись!
Серпин вскрикнул и раскрыл глаза. Над ним, освещаемое огоньком масляной лампы, нависло курносое лицо Тимоскайнена.
– Иван Иваныч, чего кричите? Сон страшный?
– Сон, сон, – пробубнил Серпин, привычным движением нашаривая портсигар. Найдя папиросы, он решил не травить товарища едким дымом и вышел на крыльцо.
Закурив, Серпин увидел, как вдалеке к берегу причаливает небольшая ладья. Он бы не заметил ее, если бы не несколько фонарей в руках суетящихся людей. Фонари почему-то светились синим, но сонный Серпин совершенно не придал этому значения. Решив перехватить еще пару часов сна перед тяжелой работой, Серпин вернулся в дом и постарался удобнее устроиться на широкой лавке.
Серпин проснулся раньше Тимоскайнена, вышел на крыльцо и обнаружил, что дверь их временного приюта исписана глаголицей. На крыльце, прямо перед ступеньками, кто-то выложил фигуру рыбки из кишок и кусочков мяса. Все это художество жутко воняло, и если бы на дворе не стояла ранняя весна, собралось бы целое облако мух.
– Мракобесы хреновы, – прошипел Серпин, повторяя набивший оскомину ритуал – чиркнуть спичкой по чему-нибудь, чтобы добыть огонь. В этот раз под руку попались деревянные перила. Не успев сделать первую затяжку, Серпин увидел на побережье толпу. Ощущая необъяснимое беспокойство, он решил пойти и посмотреть, что там происходит.
Наваливаясь на трость правой стороной тела, стараясь поудобнее ставить больную ногу, Серпин не шел, но очень быстро хромал. Добрую четверть часа заняла у него прогулка от дома до берега.
На берегу собрался, пожалуй, весь поселок. Люди обступили причалившую ладейку. Ее Серпин видел ночью, когда выходил покурить на крыльцо. И то была весьма и весьма странная посудина! Доски позеленели и растрескались, будто топляк подняли со дна, высушили и дали ему второй шанс. Парус выглядел под стать: ткань покрывали ленты высушенных водорослей, ракушки и черт его знает что еще.
В лодке лежала мертвая беременная женщина. Совсем еще молодая, светленькая, простоволосая, в красивейшем платье с великолепной вышивкой.
– Ой! – завыла бабка в черных мешковатых одеждах. Следом ее вздох подхватили и другие старухи в черном – плакальщицы. – Куды срядилась-то, мила подружка любовная, да по сегодняшнему-то полну дню солнопесливому? Срядилась в легкое-то ты во летнее платьице: дак еще не та-то ведь пора, не то времечко…
Старуха встала у самого киля ладьи, продолжая читать заунывный причет, за ее спиной нестройным хором подвывали другие плакальщицы.
Крепкие мужики столкнули ладью и остались на берегу, а чернявый волхв, держа в поднятой руке факел, двинулся в воду следом за последним пристанищем усопшей. Протискиваясь сквозь толпу, шипя и морщась от боли, Серпин подошел ближе. Ветер приподнял угол домоткани, и Серпин увидел, что труп уложили поверх штабеля букварей и тетрадей, которые он легкомысленно оставил в автобусе.
– Мракобесы! – закричал Серпин, нашаривая левой рукой пистолет.
Мореслав обернулся и без тени страха посмотрел ни чужака-калеку.
– Рыбники за душою горемычной лодку пославши! А тебе за розжиг благодаримы, княже! Душа к Переплуту!
Забредя в море по грудь, волхв метко швырнул факел в лодку, и та мгновенно вспыхнула. Ветер вдруг стал сильнее, заполнил грязные паруса и понес ладейку в последнее путешествие.
– Какой я тебе княже, сука?!
Серпин достал пистолет, трясущейся рукой навел ствол на Мореслава. Люди ахнули и ушли с линии прицеливания, но почему-то не спешили уходить совсем. Волхв замер на берегу, с укоризной глядя на учителя.
– Застрелю, мразь! – кричал Серпин, крепче сжимая пистолет.
– Не надо, Иван Иванович, пощадите! – Тимоскайнен свалился как снег на голову. Коренастый карел буквально повис на руке Серпина, заставляя опустить ствол. – Они ж не со зла,
