Шрифт:
Закладка:
С самыми теплыми пожеланиями,
искренне ваш,
Эрнест Браун
– И президент ответил ему?
– Да, сохранилось письмо, и конверт.
Белый дом
Вашингтон
25 февраля 1974 года
Господину Эрнесту Брауну
Квартира 48
Улица Пастернака, 3
Навей Авивим
Тель-Авив
Израиль
Уважаемый господин Браун!
Ваше продуманное письмо поддержки много значит для меня, и я хотел поблагодарить вас за вашу доброту и щедрость – вы поделились со мной вдохновляющими цитатами, которые поддерживали вас самого в минуты трагических переживаний. Вы можете быть уверены, что Администрация продолжит следовать курсом на достижение великих целей мира и прогресса, к которым все мы стремимся.
С признательностью и наилучшими пожеланиями,
искренне ваш,
Ричард Никсон
Глава 18. Воспитание в традициях хасидизма
– София, вы сказали, у вас – «хасидские сыновья и внуки», да?
– Хасидские, суперхасидские, оба. У Давида, моего младшего сына, – одиннадцать детей. Семь девочек и четыре мальчика. Их не так просто воспитывать.
– Скажите, как это получилось? Как они оказались в хасидизме?
– Так вышло из-за этого театра, понимаете? Я же уехала из Польши в Израиль, дальше училась в университете, потом эта страшная химия, все такое. И для меня окружающее представлялось так: театр, в котором все было смешно и совершенно нереально. Потом было все, чему мы учились в Польше: что все евреи сгорели в Освенциме, что все религиозные остались в krematorium w Oświęcimie. Это было для меня понятно, вы в Израиле не увидите такие вещи.
В Иерусалиме есть специальный район, где живут только религиозные евреи. Я как-то совершенно случайно попала туда. Я думала: «Что это такое?» Какой-то туннель времени меня привел в это место, оно называется Меа Шеарим[74]. Я говорю: «Что, они там живут? Интересно, мне сказали… что все умерли, и никого не осталось». Это был первый инцидент. В Иерусалиме.
А второй инцидент был в Бней-Браке[75] – это тоже очень религиозный город. Я пришла с моими двумя сыновьями – Михаилу было десять, Давиду было пять – показать им, что такое праздник Симхат Тора[76]. Это самый веселый праздник у евреев: они танцуют со святыми свитками Торы. В Торе заключены правила, регулирующие жизнь евреев. Ничего веселого нет в такой юридической книге. Но когда мы понимаем, что эти правила – от Бога, мы можем праздновать, радоваться, что мы избраны, нами руководит Бог. Я хотела детям показать эту еврейскую радость. Вот так я попала в Бней-Брак к хасидам и, конечно, не имела понятия, куда мы попали. Куда и зачем? А там еще так: в синагоге женщины наверху, мужчины внизу[77]. Никто со мной не разговаривает – это хасиды, они не разговаривают с женщинами. Я никого не знаю. Два мальчика бедные пошли вниз, а я пошла на два этажа вверх.
Сегодня в Вижнице[78] все дети знают этот рассказ: женщина пришла с двумя детьми, неизвестно откуда, почему и зачем, а ее младший сын сегодня – самый главный для всех раввинов. Или почти самый. Там есть самый главный ребэ, а Давид второй.
Я была после развода. Иду на второй этаж, а мои дети остаются внизу, там и окна нет, это не балкон, там проем шириной в один сантиметр – вот все, что вы видите. В праздник Симхат Тора мужчины танцуют со свитками Торы, они должны сделать семь кругов. И когда они делают пятый круг, молодые отцы берут маленьких мальчиков к себе на плечи. Мой папа тоже меня брал на плечи, это я еще помнила с Ленинграда. У каждого ребенка есть свой папа, все дети с отцами, а мой Давид один. Мне было так тяжело, было очень больно.
Тогда я себе сказала так: «Если никто не обратит внимания, что здесь есть маленький ребенок, один, и не возьмет его на плечи, чтобы он имел такую же радость в сердце, если они не заметят, значит, я буду тут в первый и последний раз, я больше такого эксперимента проводить не буду». И, конечно, я плакала, и все такое. И в этот момент я увидела, что мой Давид сидит у кого-то на плечах, и он мне помахал. Я увидела это! Он тоже меня видел. В молитве на Йом-Кипур есть такой фрагмент: человек в руках Бога. Он может измениться постепенно или за один раз – как будто его сожжет огонь, в хорошем смысле, – и он останется в этом новом состоянии. Вот так было с Давидом.
После того раза, когда он сидел на плечах и помахал мне рукой, он там остался. Что значит остался? Мы туда ходили. Я жила в нерелигиозном городе, Гиватаиме, десять километров от Бней-Брака. И мне это нравилось, конечно, я туда приходила, я смотрела и говорила: но это же не театр! Ида Каминска – это не театр, это все как было. Этот хедер, эти пейсатые евреи, эти штраймл[79] на голове – это не театр, это реальность.
Я очень сентиментальная, и приходила туда только для того, чтобы плакать. И женщины, что стояли возле меня, так и говорили: «Эта женщина, которая все время плачет». Они даже не знали, как меня зовут. «Она все время плачет». А я плакала потому, что у меня перед глазами были сцены: гетто, лагеря в Польше, и все такое. Я смотрела на раввина и думала: «Боже мой, за что же их убивали…» – и так было несколько лет. Мы ходили туда в субботу, там проходит очень еврейская суббота, очень религиозная, они поют до двух-трех часов ночи. Я с маленьким Давидом, я наверху стою, а он – внизу.
– А старший сын?
– Старший сын, Михаил, названный в память о моем дедушке, – тоже религиозный, но он пошел по другому пути. Он был в религиозной школе – ешиве, потом был «красным беретом», парашютистом, служил три года в армии. Сейчас он адвокат, прекрасная семья, живут в Иерусалиме, у него трое детей.
– Давид тоже закончил ешиву?
– Да, когда Давид подрос, он сказал, что тоже должен пойти в ешиву, но его не захотели принять. Потому что он мог испортить весь класс, всю
