напоказ, можно сделать вывод: африканские религии привлекательны не столько обилием мифов, сколько своей сущностью. Африканец, живущий в Гане или в Судане, религиозен потому, что его окружает мир, который ему кажется таинственным и волшебным. К божествам обращаются не только по случаю рождения, смерти, обрезания, свадьбы, праздника урожая, а каждый день. По словам одного образованного африканца, «черная Африка безнадежно больна религией»[487].

В отличие от верующих, которые, направляясь по определенным дням в места отправления культа, лишь «выполняют свой долг», а все остальное время занимаются привычными или не совсем привычными для себя делами, нисколько не связанными с ритуалами, в которых они только что принимали участие, любой кенийский или суданский крестьянин спешит на базар продать жалкие по европейским меркам плоды труда: пригоршню зерен, перец, пучок трав, тощую курицу, сушеную рыбу, фрукты или коренья, — и у него при этом поет душа от того, что он находится в постоянном контакте со всемогущими богами, от которых зависит материальное благополучие или, наоборот, нищета семьи. Он прославляет жизнь во всей ее красоте и величии, где нет места дьяволу, ибо оборотной стороной бытия может быть только смерть и ничто больше. И стоит увидеть в середине нашего просвещенного века африканца, поднимающего в религиозном экстазе руки к небу, приветствуя первые капли дождя, падающего на землю после долгой засухи, чтобы понять, что льющаяся с неба вода воспринимается не как результат встречи холодного и теплого фронтов воздуха, а как подарок Всевышнего, проявившего милость к людям или выказавшего гнев.

Долгое время европейцы не могли понять сущность африканских религий, в которых животные и растения наделялись душой. Разнообразие африканских мифов, а также богатство пантеона породили иллюзию сначала у арабских колонизаторов, а затем уже и у европейских, так же как, впрочем, у христианских и исламских миссионеров, что местные верования наивны по своей сути и больше похожи на детские сказки. К тому же бытовало мнение, подхваченное средствами массовой информации, что африканцы настолько лишены воображения, что возводят баобабы и цветы в ранг высшего божества, творца вселенной. Многие европейцы верили, что африканцы «обожали» (смысл слова, впрочем, не совсем точен в данном контексте) фетиши, что было глубочайшим заблуждением, ибо жители «черного» континента поклонялись не неодушевленным предметам, обладающим сверхъестественной силой, а духам, воплощенным в фетишах и используемым во время искупительных жертвоприношений.

И будет ошибкой ставить знак равенства между атеизмом и анимизмом прежде всего потому, что анимизм, или культ духов, основывается на концепции бессмертия души, родственной, если не сказать идентичной идее монотеизмов. Для африканца любое божественное создание несет в себе частичку духа Господнего[488], и самый острый ум не может постичь всей его тайны. Например, народы динка и шилак из Судана верят, что каждый индивидуум вобрал в себя божественную частичку, от которой, в свою очередь, зависит мировое равновесие. Вот почему, когда человек стареет или тяжело заболевает, божественная сущность изменяется к худшему, что чревато всеобщей катастрофой. И потому в некоторых племенах существует (или существовал раньше) обычай «помогать» больным и умирающим поскорее отойти в мир иной. Такая связь с космосом прослеживается почти во всех африканских верованиях.

В то же время подавляющее большинство религий признает высшего Бога, создателя Вселенной, на что указывают многие современные африканские авторы, старающиеся опровергнуть сложившееся мнение антропологов[489]. Долгое время Запад напрасно гордился тем, что «изобрел» монотеизм и свысока поглядывал на все прочие религии, объявляя «языческими» или «примитивными», хотя монотеизм был, если так можно выразиться, «придуман» Заратустрой в VI веке до н.э., а сведения, которыми мы располагаем на настоящий день, позволяют нам сделать вывод, что уже в глубокой древности африканские верования были монотеистическими, хотя и допускали некоторый политеизм. Например, в сказаниях народа динка упоминается нечто подобное семитскому мифу о рае: в незапамятные времена, когда люди могли беспрепятственно общаться с богами, они не знали, что такое страдания и смерть. Здесь, как мы видим, неприятие африканцами двух бедствий, ставших неотъемлемой частью человеческого бытия, своего рода стихийное кредо, которое можно выразить парафразом: «Не может быть, чтобы нас создали только для страданий и смерти. Видимо, раньше такого не было, и все изменилось после какого-то несчастного случая». Возможно, миф о рае носит общечеловеческий характер, потому что в нем отразилась ностальгия по утраченному детству.

Отождествление сверхъестественных сил с земной реальностью свидетельствует не о слабости богов, а о необходимости показать божественные воплощения низшего порядка в истории о сотворении мира. Ибо в африканских религиях, так же как, впрочем, и в «Генезисе», рассказ о зарождении мира передается в форме преданий. Никто не удивляется человеку-льву или человеку-шакалу в африканских культах или сходству Создателя с патриархом древнееврейского общества в иудейском и христианском монотеизмах в образе капризного и завистливого старика с белой бородой.

Божественная вездесущность, исповедуемая африканскими религиями, долгое время не воспринималась европейцами, которые никак не могли решить для себя две альтернативные проблемы: либо Бог есть, и тогда по отношению к ним он почему-то проявлял странную несправедливость, за что они отказывали ему в привилегии считаться воплощением Добра, либо Бога нет, и тогда мир представлялся им полным абсурдом. Для африканца, напротив, противоречия носят поверхностный характер и идут от неспособности человеческого существа понять окружающий мир во всей его полноте. Издавна известна вера народа йоруба[490] в одновременное существование на небе и земле, но так никто до сих пор не дал этому толкового объяснения, пишет нигериец Воло Соинка[491]. «И это вовсе не абстракция. Йоруба, в отличие от европейцев, нет дела до чисто концептуальных аспектов времени; время слишком конкретно реализуется в жизни, религии, чувственном восприятии, становясь тем средством, при помощи которого объясняется метафизический порядок мира...» Однако, в противовес некоторым европейским теориям, носящим явно расистскую окраску, йоруба четко видит различие «между собой и божествами, между собой и своими предками, между виртуальным и реальным миром...» (Соинка).

Кроме того, необходимо подчеркнуть, что самые «современные» африканские культы имеют схожие представления с отмирающими религиями; примером тому могут служить североамериканские индейцы, которые уже в начале XX века чувствовали себя ответственными за судьбы человечества в той форме, в какой оно выражено у экологов. В самом деле, перед нами религии подлинного единения с природой. Как писал Рене Бюро[492]: «Африканец не чувствует себя абсолютным хозяином природы. Природа наполнена божественными существами, в руках которых находятся источники плодородия, здоровья и общие природные явления...» Бог, «верховный предок и