Шрифт:
Закладка:
— Здесь можно сделать большую спальню, — снова начал планировать Велемир, и на этот раз я решила помешать его фантазиям.
— Послушайте, я не смогу жить здесь, — как обычно, по своей дурацкой привычке, я начала разговор издалека. Это не раз подводило меня в приюте, но избавиться от неё и начать говорить с самого главного не позволял такт. Боялась обидеть человека, хотя по итогу обычно всё выходило ещё хуже.
Так получилось и на этот раз.
— Необязательно нам жить здесь, я понимаю, муж должен привести жену в свой дом, не в родительский. Я смогу арендовать нам небольшой домик в центре, у меня есть накопления. И в одной из комнат поставил белое пианино, когда я буду возвращаться с работы, то загодя услышу вашу игру, и это придаст мне сил.
— Я нравлюсь вам, Велемир? — спросила я излишне резко, но поняла, что тянуть больше нельзя.
Мы остановились на пороге маленькой комнаты, вся мебель в которой была покрыта чехлами, даже картины на стенах и те были занавешены.
— Очень, София. Я думаю, что смогу полюбить вас, — на этот раз молодой человек посерьёзнел и пристально посмотрел мне в лицо.
— Я люблю другого, — выдохнула я, чувствуя себя героиней глупой трехмонетной пьесы, которые обычно ставят бродячие труппы.
В них всё не взаправду, всё избыточно. Не по-настоящему.
— Вам придётся о нём забыть, — тон голоса Велемира изменился, что заставило меня лишь пристальнее приглядеться к нему.
Куда-то исчезла юношеская застенчивость, неловкость движений длинных худых рук, а в лице появилось жёсткое выражение, более присущее дельцу, нежели музыкально одарённому интеллигенту.
— Думаю, выбора у вас больше нет, — сказал он и, щёлкнув перед моими глазами пальцами, оградил от всего остального мира.
Я оказалась с ним один на один. В пустой комнате с занавешенными картинами и пыльными мебельными чехлами.
— Что происходит, Велемир? Куда делась Ванда и Ле Шатон? — я спрашивала и оборачивалась, чтобы наконец убедиться, что всё это сон. Вот сейчас проморгаюсь — и всё станет как прежде.
Это всё от переутомления, после неспокойно ночи ещё и не такое привидеться!
— София Габелл, так, кажется, тебя зовут? Или это твоё ненастоящее имя? — Велемир принялся говорить с несвойственной ему ранее насмешкой. Вмиг сделался выше ростом, расправил худые плечи и скрестил руки на груди.
— Ты готова меня выслушать?
— Что произошло? Кто вы? На самом деле? — я отступила на шаг, и спина упёрлась в стену. Пошарив рукой, я убедилась, что дверь и вовсе исчезла.
Выход остался только через окно, но между ним и мною стоял Велемир. Молодой человек медленно снял очки и, сложив их в футляр из дорогой кожи, засунул в карман брюк.
— Вижу, ты не совсем готова, но ждать у меня нет времени. Визатис скоро придёт, и мы объявим ему о помолвке.
— Стой, где стоишь! Не приближайся! — выкрикнула я, уловив попытку Велемира приблизиться. Он даже протянул мне руку, но я посмотрела на неё с таким нескрываемым ужасом, что собеседник только усмехнулся.
— Я уеду отсюда, и вы меня больше не увидите, — лепетала я, готовая заплакать, но держалась из последних сил. — Зачем я вам? Я не его дочь.
— Конечно, нет, дурочка, но это совсем неважно. Он и не заметит подмены. Поэтому так легко поддался на мои… манипуляции.
— Он ведь воспитал вас! — я попыталась воззвать к совести говорившего, хотя что-то внутри, должно быть, голос разума говорил: не выйдет. У человека, скрывающего злые умыслы под личиной рассеянности и робости, совесть давно почила.
Велемир рассмеялся тем горьким смехом, каким раздражаются довольные собой и удавшейся шуткой люди. Сейчас он ничем не напоминал того молодого человека, с которым я познакомилась в Тиждане. Который говорил о пианино, будто о живом существе с ранимой душой.
— Ты и впрямь приютская дурочка с минимальным магическим объёмом! Впрочем, — он повёл носом, словно принюхивался, — я чую иное. Вздумала меня дурить?!
— Не понимаю, — качала я головой, посматривая в сторону приоткрытого окна. Это была моя единственная надежда.
Падать со второго этажа, наверное, больно, но кустарник, плотно растущий под окнами, смягчит падение. Я выживу и вернусь к Кестору. Ах, если бы я его послушала и не приезжала больше в этот дом!
— Не получится! — хмыкнул Велемир и, не сводя с меня больших серых глаз, захлопнул створку. А потом достал из кармана маленький восковой шарик и кинул, не глядя в сторону окна.
Прозрачное стекло вмиг покрылось жёлтой паутиной.
— Вы Маг?! — ахнула я, поняв, что он только что поставил затвор. Запечатал ещё один, последний, выход.
Кестер рассказывал мне о таком приёме, равно как и то, что такое слабое заклятие обычно ставят…
— … Маг-Перевёртыш!
Услышав позади невозмутимый голос Ванды, я чуть не взвизгнула от радости. Во-первых, Маг-перевёртыш — самая слабая каста среди них, во-вторых, моей хозяйке удалось пробить один из затворов и проникнуть к нам, значит, с Силой Велемира справится даже травница!
— И вы здесь?! Да ещё с алхимом! Впрочем, так даже лучше, напитаюсь потом его Силой. Вы не учли, благородная госпожа, что войти сюда гораздо проще, чем выйти, — хохотнул Велемир и снова бросил восковой шарик за мою спину.
Я обернулась и успела только схватиться за руку хозяйки, по-прежнему державшей на руках полусонного Ле Шатона, и мир окрасился в ярко-жёлтый цвет.
Следующие минуты он почти поглотил меня, сделав своей частью. Я ослепла, оглохла, одеревенела, но продолжала сжимать ладонь Ванды в своей.
Очнулась, когда почувствовала боль в запястьях, и поняла, что сижу на стуле, а руки связаны невидимой магической верёвкой. Её ощущаешь, когда пробуешь развести их в стороны.
Мы с Вандой сидели рядом в двух шагах от стены с занавешенными портретами.
— Брр! — тряс головой и яростно фыркал Ле Шатон, опутанный тонкой леской с ног до кончика хвоста с кисточкой. Алхим сидел на полу неподалёку от нас и пытался яростно клацать зубами, но и тут у малыша ничего не выходило.
Не такой уж и простак этот Велемир!
— Итак, на чём мы остановились, когда нас так бесцеремонно прервали? — послышался голос Велемира, и прищурившись я наконец разглядела его в углу комнаты.
— Что тебе от нас надо?
— То же, что и вам от Визатиса. Его деньги. Но не только.
Велемир взял стул и сел напротив. После вспышки света я почти не видела его лица, но чувствовала: он жадно смотрит на меня. Как на бабочку, которой надо оторвать крылья.
Не по злобе, а в лечебных целях. По нужде.
Один умрёт — второй исцелится.
