«Кто я?»

У существа, за пятнадцать лет ни разу не задавшего себе этот вопрос, не было ответа.

«Кто я?»

У насмешливого гада, что жил внутри и разбавлял одиночество своими ехидными шутками, всегда был ответ.

«Ты идиот. Розовый пудель, которого заботливая хозяйка раз в две недели водит на стрижку».

Эвелин взревел и ударил кулаками по ненавистному зеркалу. Увы, то было сделано из сверхпрочного материала. Парень сполз по гладкой поверхности стекла на пол. Его тело сотрясли беззвучные рыдания. Через несколько минут сабо на платформе полетело прочь, за ним второе. Блуза, бриджи, бельё. Он сбрасывал одежду, как змея шкуру. В ванной сбрил налысо оранжевые патлы, выдрал все серьги и тоннели, соскреб мочалкой до ссадин кожу. В комнате отыскал среди груды вещей штаны в стиле формы внекастовых и черную толстовку. Остальное отнес в мусороприёмник. Теперь оставалось последнее в списке — напиться. До зеленых фей перед глазами. Чтобы перебить чужой вкус на губах одной зубной пасты оказалось мало.

Семейный бар был заперт, в магазинах алкоголь до шестнадцати лет не продавали. Оставался единственный вариант — пищевой автомат в кварталах для нижних каст.

Разделяющий кварталы забор был серьезным препятствием, но не для подростков, знающих все дыры и тайные лазы. Ловко преодолев этот нехитрый барьер, Эвелин направился к первому автомату. Фол. Еда, газировка, электронные сигареты с наркотой и без. Выпивки нет. Во втором то же самое. Только шестой автомат в самой глубине квартала оказался с алкоголем. Отлично! Теперь нужно подождать желающего подзаработать.

Долго стоять не пришлось. Через три минуты в подворотне появился мужик. Синтетическая клетчатая рубашка, вытертые джинсы, щеки, которые не видели бритву дня три, не меньше. Эвелин разглядывал представителя нижней касты, как некое чудо природы. «Такого не спутаешь» — промелькнуло в голове.

— Чё надо? — гавкнул детина.

— Абсент.

— Тыща крипторублей.

— С ума сошел? — Эвелин аж задохнулся. — Тысяча за бесплатное пойло?!

— Так я не заставляю, — мужик показал зубы, треть из них отсутствовала.

— Ладно, номер счета говори.

Когда Эвелин перевел нужную сумму, незнакомец приложил руку со смарт-браслетом к панели управления аппарата. Тот, пикнув, открылся.

— Закуску будешь? За счет заведения, так и быть.

— Чипсы давай, — буркнул Эвелин.

— Да вы, батенька, гурман! — хохотнул мужик. — Что, несчастная любовь? Тут крыша неподалеку есть. С неё прыгать удобно.

— Да пошел ты! — подросток дёрнул бумажный пакет и зашагал прочь.

Местом своей импровизированной попойки он выбрал заброшенный мост через реку. Вонь, грязь, мерзкая музыка вдалеке. Внешний мир шикарно резонировал с внутренним.

Однако спокойно напиться ему не дали. На мосту появилась компания из трех подростков. Весь их внешний вид говорил о том, что ребятам скучно, и они готовы развеять свою хандру любым доступным способом.

— Эй, агли[40], ты что тут делаешь? Это наш мост.

— Ну, так распихайте его по карманам и шуруйте отсюда, отбросы, — огрызнулся Эвелин.

— Как ты нас назвал, кукла фарфоровая? — Вожак достал заточку.

Дальше была драка, злая, яростная, беспощадная. Нижнекастовых было больше, но Эвелину нужно было выплеснуть свою боль. Желательно через причинение боли другим. В результате дело закончилось условной ничьей. Убивать завравшегося подростка не стали. Даже абсент оставили. Немного. Рассекли лицо от левой брови до уха, свернули нос и отбили бока. Стая тоже понесла потери: кто-то лишился зуба, а из разбитой губы текла кровь, у кого-то было выбито колено. Вожак же остался без ножа.

Когда потасовка закончилась, Эвелин с глухим стоном поднялся, вправил нос, проглотив хлынувшую в рот солоноватую кровь, смочил платок абсентом, шипя от боли протер лицо и поплёлся домой. Глаз медленно заплывал, разбитая рожа затекала, однако парень был счастлив. Эмоциональный вакуум, окружавший его всю жизнь, впервые рассосался. Адреналин, выброшенный в кровь, вызвал чувство эйфории. Мир вокруг наконец обрел реальные черты. Улыбаясь, он ввалился в квартиру. Мать уже с включённой видеотрансляцией ожидала его дома. Не известно, что она собиралась увидеть, но точно не лысого сына с разбитым лицом. Тихо охнув, она отключила съемку.

Дальше были стенания, метания по квартире, попытка вызвать внекастовых, адвоката, скорую. А Эвелин сидел на барном стуле и улыбался.

— Пар, не суетись, подумаешь — ссадины. Не знаю, рану зашить бы, а остальное не страшно.

— Не страшно?! Не страшно?! — взвизгнула Жанна. — У тебя показ новой коллекции через неделю! Жуть какая!

— Неа, меня на этом кринже[41] больше не будет.

Жанна замерла и, кажется, впервые за этот вечер взглянула на ребёнка.

— Я не понимаю тебя, существо.

Эвелин зло усмехнулся.

— Охотно верю, потому что я не существо. Поэтому не смей меня больше так называть. — И видя её растерянность, продолжил: — Что, помочь подобрать эпитеты? Юноша, молодой человек, пацан, парень, сын.

— Сорвешь показ, и ты мне не сын больше! — прошипела Жанна.

— Ок, доброй ночи.

— Я на тебя неустойку повешу! — кричала в бессильной злобе женщина, давшая Эвелину свой генный материал. Но он так и не повернулся. И рассечённый висок остался не зашит. Парень лишь небрежно стянул его тейпами и повалился спать.

Со следующего дня у него началась «веселая» жизнь. Мать заблокировала детский счет и уехала на гастроли. Без этого нельзя было добраться до школы, пообедать в столовой или купить новые вещи. Эвелин не пошел на уроки, вместо этого он написал обращение в социальный центр для несовершеннолетних. Перекинул вчерашние записи с камер наблюдения, достал из семейного архива документы и сел ждать.

Это был грандиознейший скандал созыва и один из самых громких судебных процессов. Со стороны квартета Коренёвых — адвокаты, судебная практика и интернет, шумиха. От соцслужб — вещественные доказательства, заключение психолога и упрямство штатного юриста. Три инстанции были на стороне квартета, и только когда дошли до верховного суда, дела в котором анализировались Исом, получилось переломить решения.

Эвелин Коренёв был признан гражданином мужского пола, достигшим первого (малого) совершеннолетия.

Жанна Коренёва и её супруги были лишены родительских прав и обязывались выплатить сто тысяч крипторублей за нарушение прав и законных интересов своего несовершеннолетнего ребенка. Дополнительно Ис разъяснил, что при гендернонейтральном воспитании ребёнка родители изначально не разъяснили ему право на самоидентификацию, а после обозначения гендера нарушили конституционный принцип толерантности, применив финансовый рычаг давления, что принесло психологическую травмунесовершеннолетнему.

Социальный центр был обязан в трехмесячный срок найти для истца семейную ячейку с традиционной моделью воспитания.

Всё.

Вот она цена за год унизительных заседаний, атак блогеров и журналистов, шептаний и тыканий пальцем, каждодневных бесед с психологом и укоризненных взглядов. За это время Эвелин