«Неужели людям может быть настолько не всё равно, раз они на сочинение и пересказ сплетен тратят столько времени из своей и без того короткой жизни?!»

Хотя толк, конечно, был. Жить в информационном вакууме оказалось сложно. А тут каждый день что-то новое. Да и не всё ограничивалось младенцами с двумя головами и реками, повернувшими вспять.

«Киев опять осадили. На этот раз Галицко-Волынское княжество напало. Князь Всеволод не доволен. Будет войско выставлять».

«Гости с востока дурные вести несут, говорят, земля вздыбилась. Море ушло, а потом обрушилось на город».

«А на юге Руси всё лето дожди шли, говорят, хлеб в цене поднимется».

«Великий князь наш Всеволод посадил своего сына Ярослава на княжение в Переяславль».

И дальше в том же духе. К сожалению, про Давида ни сплетен, ни новостей не было. Молчал игумен, молчала Ретка, молчал и князь Муромский. От этой выборочной тишины в эфире становилось не по себе.

Дом кузнеца и его мастерская располагались в отдалении от других дворов, но поближе к Оке. Ехать туда не хотелось. Как-то сами собой вспомнились жуткие и противоречивые легенды, в которых мастера то заключали договоры с нечистой силой, то, наоборот, были заклятыми врагами.

Во дворе лежала груда руды. Эдакие большие камни с рыжеватым оттенком. Но стоило взять такой камушек в руку и уже ни с чем не перепутаешь.

Статный высокий мужчина, по синие глаза заросший кучерявой русой бородой, вышел из своей мастерской. Угрюмо глянул на хозяйку, молча подошёл к лошади. Поднял поочередно ноги животному.

— Подковы целы, — пробурчал он.

— А я и не говорила, что с ними что-то случилось, — отчеканила Фрося, про себя размышляя, все ли представители этой профессии такие угрюмые или это ей так везёт.

Кузнец недоуменно поднял мохнатые брови.

— И зачем же ты, супруга сотника Муромского, пожаловала тогда ко мне?

— Две детали отковать нужно.

Фрося достала из телеги прялку.

— Вот здесь, посредине колеса, нужен стержень, чтоб это самое колесо на стойках держалось. Притом с одной стороны прямой, а с другой — выгнутый. А вот тут, сверху, в рогач надо вбить штырь. Кроме всего прочего в месте основания сечение должно быть квадратное, дальше круглое, чтоб шпулька легко крутилась, а на самом кончике — втулка полая с отверстием по бокам и спереди.

Кузнец, сложив руки на груди, насмешливо слушал гостью.

— Может, тебе, мастерица, молот да клешни дать, и ты сама всё сделаешь?

— Да ну вас! — Фрося махнула рукой. Усталость и переживания последних дней, беспокойство о Давиде, от которого за полтора месяца не было вестей, пренебрежительное отношение деревенского кузнеца вылились постыдными слезами. Женщина отвернулась и пошагала к лошади. Иван сделал даже не шаг, полшага, схватил своей рукой-клешнёй Ефросинью за локоть. Посмотрел в глаза, полные слез, на сжатые в тонкую линию губы.

— Прости меня, елдыгу, хозяйка. Не хотел обижать тебя. Уж больно хорошо рассказывала. Не удержался, пошутил.

— Несмешные шутки, — ответила Фрося, уже совладав с собой. Могла бы с молотом да клешнями управиться, так не просила бы вас, зубоскалов.

Кузнец склонил голову набок.

— Отказал уже кто?

— Отказал, — она криво усмехнулась.

Мужчина с недоверием посмотрел на прялку, потом выдал:

— Сделаю. Тут ковки часа на три, не более. А если ты при мне своё чудо-колесо соберешь да в работе покажешь, то даже плату не возьму.

— Если ты мне сделаешь, и мое чудо-колесо заработает, то все заказы от меня твои будут.

Кузнец поднял голову к небу и расхохотался.

— А так день хорошо начинался, — прогрохотал он сквозь смех.

Домой Фрося возвращалась в приподнятом настроении. Все же поездки её имели положительный результат. Ретку покрестили, с отцом Никоном отопление и стоки обсудили. Он даже обещал людей в подмогу привести. Дома более-менее порядок, слуги при деле. Даже старой ключнице нашлось занятие. Фрося научила её вязать на спицах, и бабке это занятие понравилось. Поэтому на зиму был готов стратегический запас теплых носок, рукавиц и шалей. Ретка тоже пристрастилась к новому рукоделию. Но у девочки хватило ума запомнить несколько видов петель и воображения, чтобы на их основе создавать узоры. После двух-трёх работ Фрося решила, что подобное не стыдно и купцам показать. Так девочка стала понемногу собирать себе приданое. Новый тиун Василий оказался умничкой и прекрасно понял требования хозяйки. Продукты на зиму заготавливались, амбары под зерно и сено расчищались. В подклетях появились полки, на столах в гриднице скатерти, а на кухне вырезали дверь и разобрали место под новую печь с дымоходом.

Ефросинья раздумывала про то, что, как спадет жара, Илта просила поставить коптильню, и о завтрашнем приезде сына гончара, и о том, успеет ли она сделать в одрине ремонт до приезда Давида, и как на белых стенах будут смотреться охристые отпечатки трав и полевых цветов. Занятая мыслями, она не заметила, что на подъезде к Кремлевской горе к её тягловой лошадке подскочил отрок. Подросток взял лошадь под узды, поклонился и произнес:

— Ефросинья Давыжая, князь Владимир тебя у себя видеть желает.

У Фроси сердце ухнуло в область живота. Первая мысль — «Что-то с Давидом». Потом, как глоток свежего воздуха, — «Нет. Не может. Ему еще Муромом править». И снова, как вязкая болотная жижа, — «Может. Я поменяла историю, и всё пошло наперекосяк». В рот словно песка насыпали: язык стал тяжелый и сухой.

— Что-то с супругом? — наконец выдавила она.

Парень с сочувствием посмотрел на неё.

— Я не знаю. Мне велено встретить и привести, — и едва слышно добавил: — Там все высокие бояре собрались.

Фрося зажмурилась и постаралась себя не накручивать. Получилось плохо. Несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула, загоняя тревоги в дальнюю часть сознания. «Сначала получаем информацию, потом думаем, как с ней быть, а не наоборот» — произнесла она мысленно несколько раз.

Возле княжьего терема их ждали. На крыльце стоял Никита Ива́нов и жевал соломинку. Когда Фрося подъехала и слезла с лошади, тиун бросил отроку:

— На задний двор сведи лошадь, распряги и дай овса. Мы надолго, — а после совершенно похабно улыбнулся, изобразил вместо поклона странное движение головой, более характерное для филина, чем для человека.

— Дорогая Ефросинья, пойдём.

И вроде нежно так сказал, с протяжкой, а у Фроси аж под ложечкой засосало. Впрочем, взяв себя в руки, она пошла за тиуном, решив, что посредине княжеского дворца с ней уж точно ничего не случится.

Как оказалось — зря.

Вместо того чтобы пройти в гридницу, слуга