Шрифт:
Закладка:
К вечеру пришла весть из французского лагеря. Привёз её Попов. Он сказал, что пока французы двигались вперёд, английские переводчики виделись с новыми уполномоченными, посланными с отрядом монгольской конницы навстречу европейцам в Цайцуне — на третьем переходе от Тяньцзиня.
— Теперь, должно быть, гоняют с ними чаи, — устало проговорил Попов и отправился спать.
Третьего сентября в Тяньцзинь на небольшом пароходе прибыл адмирал Хоп с намерением остаться в городе, а четвёртого сентября во дворец Хай Чжан Ву перебрался адмирал Шарнэ со своим штабом и четырьмя сотнями десантников. С ним прибыли и морские офицеры для составления свиты барона Гро, когда тот отправится в Пекин.
Зная, что союзники намеревались подписать мирные договора в Тунчжоу не позднее восьмого сентября, чтобы до морозов посадить войска на корабли, Игнатьев решил, что откладывать отъезд больше нельзя, и велел Вульфу и Баллюзену собираться в путь.
— Вы, Владимир Алексеевич, — обратился он к секретарю, — займётесь бумагами и вещами, а Лев Фёдорович, — перевёл он взгляд на артиллериста, — возьмёт на себя всё остальное, прежде всего транспорт. Медлить больше нельзя, это не в наших интересах. — Он помолчал, потом добавил. — Адмирал Хоп сегодня выказал несвойственную ему предупредительность: пригласил к себе на пароход отобедать и полюбоваться прибрежными видами.
— Поедем? — с робкой надеждой заикнулся Вульф. По долгу своей службы почти нигде не бывавший и ничего, кроме деловых бумаг и стен своего кабинета, не видевший.
— Нет, — отрезал Игнатьев. — Игры кончились. Англичане расставляют сети, пытаются нас задержать в Тяньцзине, но мы ведь стреляные воробьи, не так ли?
Вульф заметно скис.
— Кому рассказать, не поверят. Был в Китае, а Китая и не видел.
Свободные от караула казаки и посольская прислуга стали упаковывать вещи, уже на память зная, где и что должно лежать.
— По реке, видать, пойдём, — подсаживаясь под короб со столовым сервизом, — сдавленным голосом произнёс Шарпанов и попросил Курихина "маненько подсобить" — Коней-то нету.
— По реке нехай матросы ходют, — поддержал кухонный короб Курихин и помог однополчанину протиснуться в узкую дверь. — Мне вестовой с "Разбойника" сказывал, моряки пойдут на джонках, а мы верхами с их превосходительством.
— А кони, говорю, игде? — отдуваясь, просипел Шарпанов.
— Хорунжий говорит "найдутся".
— Ага, — сплюнул Шарпанов. — Гниды в голове.
На следующий день вдоль набережной у ворот русского посольства вытянулся обоз из двенадцати подвод, запряжённых худорёбрыми мулами и вислобрюхими кобылами.
— Нет большего удовольствия, чем удовольствие испытывать радость от общения с вами, достопочтенный и сиятельный Игэна-чефу, — дважды поклонился Хай Чжан By и показал Игнатьеву все свои зубы. — Мы не такие, нас уважают.
Николай улыбнулся.
— Для конвоя кони будут?
— Будут, — воровато покосился в сторону набережной купец. — Но только ночью, чтоб никто не видел.
Не зная, о чём идёт речь, казаки обступили Дмитрия Скачкова.
— Слышь, адъютант, — подольстился к камердинеру хорунжий. — Поясни, мы двигаем в Пекин или домой?
— Э, — вздохнул Дмитрий. — Раскатал губы. В Пекин, конечно.
— А раз в Пекин, то как? На бричках, что ли?
Скачков пожал плечами.
— Сам не знаю.
— Не зна-а-ю, — передразнил его Курихин и задиристо сплюнул. — Што ты вопще знаешь, сопля курдючная!
— Цыть! — оттолкнул его плечом хорунжий и показал кулак. — Никто не знает.
— Я врежу, пятки отлетят, — сунулся Дмитрий на Курихина, но его оттёрли в сторону. — Остынь, земеля. Мы ему пропишем.
Дмитрий обещал "процведать".
— Можа, чё узнаю.
Уже в сумерках, при первых звёздах, казаки услыхали стук копыт. Стоявшие на часах у парадных ворот Савельев и Беззубец радостно присвистнули: ура! и стали помогать Баллюзену с Поповым заводить лошадей в нижнюю аллею. Через минуту каждый из казаков уже вёл на поводу доставшуюся ему лошадь. Выбирали на глазок, по храпу, ржанью и наитию, доверяясь первому чувству.
— Ровно девок, кобыл шшупаем, — усмехнулся Шарпанов и, соскучившись по живому теплу, припал щекой к лошадиной шее. — Ах, ты красотуля…
Глав ХIV
Пятого сентября четверо морских офицеров и два десятка матросов почётного караула фрегата "Светлана", погрузив всё тяжёлое имущество посольства на джонки, отправились вверх по реке в сторону Пекина.
На следующий день в семь часов утра Игнатьев выехал из Тяньцзиня, поручив Попову передать китайцам деньги за нанятых лошадей и догнать его в пути.
— Заодно вручите Хай Чжан By свидетельство и флаг, — протянул он бумагу с гербовой печатью, подтверждающую право на использование русского триколора в акватории Бэйхэ.
— На месяц? — скользнув глазами по тексту, спросил Попов и спрятал бумагу в карман.
— И так за глаза, — ответил Николай и направился к носилкам.
Надо сказать, что воинственная обстановка, которой окружили себя английский и французский посланники, их раззолочёные кареты и ливрейные лакеи в глазах китайцев не имели должного значения. Всё, что не в духе традиции, народом воспринималось, как ложь и пустота. Лучше всего, понял Игнатьев за долгие месяцы своего пребывания в Китае, когда свита государственного сановника и само шествие соответствует давно установившемуся церемониалу, отвечает внутреннему представлению народа об истинном величии, знатности и роскоши.
— Иван Фёдорович, — обратился он к командиру эскадры и сделал знак Баллюзену поторапливаться, — я впереди, вы — за мной.
Лихачёв козырнул и, пригнув голову, забрался в носилки, богато декорированные шёлком. От утреннего солнца и красных драконов их внутренней обивки его белоснежный мундир показался Игнатьеву розовым. Он ещё раз осмотрел процессию, убедился, что все заняли свои места, и сам забрался в паланкин.
— Конвой, марш! — скомандовал Чурилин, и казаки тронули коней.
Над водой канала прокатился скрип колёс и конский топот.
Стоявший в воротах Попов провожал процессию взглядом, передав повод своего скакуна Курихину.
Первыми во главе шествия русского посланника проехали хорунжий Чурилин, довольно сносно знавший монгольский язык, и с ним — по бокам — Шарпанов и Беззубец. Следом — в парадных носилках, с гордо поднятой головой, пронесли Игнатьева. Руки его покоились на эфесе сабли, которую он стоймя держал между колен.
Египетский сфинкс, да и только.
Двойник чужого божества.
По сторонам его носилок прогарцевали Вульф с Татариновым и Баллюзен с Шимковичем.
Игнатьева несли восемь носильщиков под
