Шрифт:
Закладка:
Цы Си была божественной в любви — он содрогнулся, и его не стало.
Вернувшись в мир людей, Сянь Фэн отпихнул от себя наложницу и потребовал к себе Су Шуня. Он знал, что у того в роду были известные гадатели и маги, да и сам дашэнь, по слухам, обладал талантом прорицателя, читал ночами книги тайных знаний, благодаря которым можно уберечься от врагов, от покусителей на свою жизнь. Сын Неба знал: народ его не любит, сановники плетут интриги постоянно. Единственная, верная помощница — Цы Си, родившая ему наследника престола. Она его боготворила и он её боготворил. Сянь Фэн позволял ей делать всё, что она вздумает, и Цы Си не перечила ему, лишь изредка топила в пруду новых его возлюбленных. Ему доносили об этом, и он усмехался: она сама рассказывала обо всём. Если он чего и не знал, так это её тайных похотей: сходя с ума от вседозволенности, превратив «Сад красоты и нежности» в «сад Пыток», где умерщвляли юных красавиц, она стала подумывать о том, как занять трон — избавиться от Сына Неба. Но для этого надо убрать Су Шуня.
Сянь Фэн возлежал на мягких подушках и слушал, что ему говорит его министр налогов и сборов. С чем-то он соглашался, с чем-то нет. Шишковатый череп Су Шуня покрылся испариной. Беседа с императором давалась ему нелегко.
— Надо бить их железным прутом, — исступлённо брызгая слюной, ярился министр налогов, поминая "белых варваров", требовавших для себя отмены церемониала "коу-тоу", — бить до тех пор, пока они не станут на колени. Главное — традиция. Она основа государства. Будет сохранен церемониал — будет подавлено восстание тайпинов. — Он облизнул губы. — Будет подавлено восстание — зараза не распространится, и династия удержит власть, останется на троне. В противном случае, зараза неповиновения разрушит дух китайцев. — Су Шунь перехватил взгляд императора и неотрывно смотрел ему в глаза — через зрачки — в глубину мозга. — Уронить своё достоинство, значит, отречься от верховной власти.
Сянь Фэн долго читал мысли Су Шуня и пришёл к выводу, что тот желает ему блага, ему и его сыну — наследнику престола. А коли так, надо воспользоваться советом: дать бой "белым чертям", издать указ о всенародной войне с иноземцами. Заострить внимание подданных на том, что он — их император — лично поведёт в бой свою гвардию.
Уже на следующий день в девяти верстах к северо-востоку от Пекина, в старинном городе Тунчжоу и его окрестностях дядя богдыхана полководец Сэн Ван сосредоточил огромное войско: пятьдесят тысяч конников и пехотинцев — он готовился дать бой «белым чертям». А в Тяньцзине у дома русского посольства собрались купцы и зажиточные люди во главе с Хай Чжан Ву: ждали возвращения Игнатьева из лагеря англичан.
Вышедший к ним Татаринов нехотя слушал их разноголосый гомон, давно уяснив для себя цель их собрания. Опасаясь беспорядков и грабежей, китайцы просили выдать каждому из них русский флаг для своей защиты. Мысль эта родилась оттого, что Игнатьев разрешил дать коммерческий флаг России и свидетельство на право ходить под ним трём большим джонкам, снабжавшим русскую эскадру свежей провизией. Джонки эти свободно плавали между союзными судами, и никто им не чинил препятствий. Увидев толпу китайцев, окружившую его драгомана, Игнатьев приказал Стрижеусову и Бутромееву быть начеку: возможны провокации, и ускорил шаг — почти взбежал по лестнице.
— В чём дело?
Толпа загалдела, показывая в сторону гавани, где в вечерних лучах солнца ярко светился русский флаг.
Татаринов объяснил суть просьбы и указал на толстощёкого Хай Чжан By.
— Больше всех просит. Готов всемерно отблагодарить.
— Нет, — резко ответил Николай. — Мы даём русский флаг только на те джонки, где есть наши матросы, а защиту и покровительство вы всегда найдёте у командира русского клипера, оставленного мной для этой цели.
— Дождавшись, когда Татаринов переведёт его ответ китайцам, он понизил голос и прикрыл рот рукой, делая вид, что трогает усы. — Скажите Хай Чжан Ву, чтоб он остался.
Купец был польщён и, узнав, что право поднять русский флаг на своей джонке будет стоить ему трёх повозок — полуфур, девяти большегрузных кибиток и двадцати двух лошадей для караула, радостно закивал головой.
— Сочту за честь, ваше сиятельство. Считайте, что они уже у вас. — И протянул руку за флагом. Игнатьев погрозил.
— Шалишь почтенный. Сначала выполни, что обещал. А после прикрывайся нашим флагом.
Татаринов взял купца под руку и повёл к выходу, уверяя, что слово русского посла превыше всех гарантий.
— Это вы, китайцы, любую сумму привыкли делить надвое, а после забывать об уговоре, а мы — другие, поэтому нас уважают.
— Где русские, там справедливость, — Хай Чжан By был счастлив: со стороны казалось, что русский унижается пред ним, заискивает, просит — роняет своё белое лицо при всём честном народе.
Первого сентября китайский чиновник передал Вульфу бумагу Верховного Совета, общий смысл которой сводился к одному: Игнатьева просили не слишком беспокоиться, так как его примут в столице после прибытия союзников в Пекин.
— Как бы не так, — прочтя бумагу, фыркнул Николай. — Я по горло сыт их послезавтрием.
На следующий день Татаринову удалось раздобыть копию с указа богдыхана об отставке Гуй Ляна и Хэн Фу и назначении на их место в звании полномочных представителей принца И Цина (родного
