ушком мы слышали. Разное слышали.

— Что, что? — нервничал эмир.

— Э… эй вы!.. Говорить его величеству надо все. Э… болтаете много, толку мало, — заорал в ухо Молиару мулла Ибадулла Муфти. — Э, ну говорите же!

— Отвяжись, мулла, твой язык покрыт плесенью. Молчал бы! — огрызнулся Молиар. — Расскажу, что надо. Увез, значит, девушку курбаши Кумырбек. Но умный идет вперед, а оглядывается назад. Кумырбека его же аскеры жалкой смертью убили, камнями придавили. Хозяину быка, так сказать, и потрохов не досталось. Оказывается, одноглазый лис Курширмат девушку перехватил и отвез в Ханабад. В ставку эмигрантов-басмачей к их начальнику Ибрагимбеку, но самого Ибрагимбека не оказалось на месте. Тогда Курширмат поехал с девушкой в Пешавер. Ну, а там инглизы. Разве они пропустят такой бриллиант?..

— Ийо… худо!., боже!.. И Кумырбека датхо убили, — огорчился эмир. — Верный слуга был… Еще один кончился… Плохо!

— Э-э! — протянул мулла Ибадулла Муфти. Очевидно, он все знал и про Курширмата, и про похищенную.

— Опять Пешавер… все в Пешавере. — Сеид Алимхан посмотрел на Шоу.

Тот вмешался в спор холодно и сухо:

— Не о том ли Курширмате, басмаческом курбаши, вы говорите, который скомпрометировал себя в Фергане?

— Когда не хватает быков, пашут и на собаках, — проговорил Сахиб Джелял. — Курширмат нанялся ослу копыта мыть — работает у инглизов. И лучше всего было бы спросить у Курширмата, где девушка? — заключил Сахиб Джелял.

Все глянули на него и на эмира. Индус вдруг оживился:

— Ибрагимбек, говорят, здесь, в Кала-и-Фатту. Нельзя ли с ним встретиться?

Сеид Алимхан растерялся: ужасно бестактен этот Шоу. Заговорил об Ибрагимбеке, когда отец переживает такое горе.

— Пешавер… далеко… неизвестность… грущу… Моя дочь… бедняжка…

— Сидящий на верблюде, сколько ни сгибайся, не спрячется. О чем разговор? — хихикнул Молиар. — Пошлите, господин сытости, в первую михманхану. Там у холодного очага сидит царь воров и разбойников Одноглазый Курширмат. Ловкач он. У него и петух несет яйца. Вот и спросит его высочество: «Куда вы, господин хороший, девали мою дочку-принцессу. А ну-ка, дайте-ка ответ!»

И эмир, и индус в малиновой чалме, и господин сытости Ибадулла Муфти разыграли изумление. Но сторонний наблюдатель сразу понял бы, что все они отлично осведомлены о появлении во дворце Курширмата.

Эмир не спешил звать старого курбаши и все ныл:

— Несчастная… бедняжка дочь… моя кровь.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Шоу, — а кто ее мать? Она настоящая принцесса? Или это сказка… выдумка…

Эмир встрепенулся:

— Сказка? Моника-ой — наша дочь. Мы женились на француженке… красавица и все такое… В дни черного мятежа… стрельба… я уехал в Байсун, француженка и дочь пропали. Полагая, всех убили… к нашей радости, узнал на днях, дочь жива… Оказывается, жила близ Самарканда… Теперь не знаю точно, где находится принцесса, дочь… Вы из Пешавера, должны знать…

Но индус в малиновой чалме снова уклонился от ответа.

— И ваш брак с мадам Люси… оформлен юридически?

— Читал молитву достопочтенный имам. Мы есть халиф… выше закона… Какое кому дело… Говорим, наша дочь, значит, дочь… Увы, девушка царской крови в руках злобных истязателей… а? — Эмир заглянул в глаза индусу, но не увидел в них и признаков сочувствия.

У Сеида Алимхана даже в глазах заломило. Опять! Как часто болезнь напоминает о себе, и достаточно вспомнить слово «глаз» — и сразу начинается боль.

— Увы, мне… опять глаз. — Он осторожно приложил палец к глазам и пробормотал: — Рухсат…

— Рухсат! Отпускаю вас! Все свободны! — зычно повторил мулла Ибадулла Муфти.

Тогда, самым, спокойным голосом, словно он не выкликал сейчас истерически, эмир обратился к Шоу.

— Уже поздно. Дела завтра… Приглашаю вас на охоту.

— Простите, а вы устроите мне встречу с Ибрагимбеком? Фирма «Шоу и К°» крайне заинтересована в этой встрече.

— Охота — прекрасно! — не ответив, воскликнул эмир. — Ночь… поздно… законоведы, толкователи хадисов, утверждают: у халифа, хэ-хэ, есть обязанности мужа… Плохо, если ему во сне видятся снег да лед, хэ, а вдруг жены подадут жалобу казию… Что скажут, а? И что скажет тибетская медицина?

Он расхохотался и фамильярно обнял за плечи тибетского врача.

— Рухсат! И вам разрешаю отдохнуть… учитель мой… — откровенно выпроваживал он муллу Ибадуллу. — Отдохните… Мы послушаем нашего друга… Друг наш Сахиб… был там… на той стороне… расскажет, что в Бухаре… пожалуйте, учитель… уходите, убирайтесь быстрее.

Он зажал ладонями глаза и кивком головы указал на дверь. Увлекая за собой Молиара, мулла Ибадулла выскочил из салом-ханы.

— Э… э! Господин базарчи, ничего не получилось с твоими сказками-рассказками, — выйдя с Молиаром из михманханы, заметил мулла Ибадулла. — Ничего не стоят твои хитрости. Когда бог раздавал мудрость, в твой мешок мало попало… э… Их высочество тебя и не слушал.

— Лучше быть клювом цыпленка, нежели кабаньим задом, — съязвил Молиар. Он нашел путь к сердцу эмира и чувствовал себя спокойно. Стараясь шагать важно и надменно, он искоса поглядывал на влачившего с трудом свою тушу толстяка. Видимо, он устал и хотел спать. Чудовищная зевота раздирала ему рот.

— Э, теперь его высочество проговорит до вторых петухов с этим, как его… Бородой… — откровенно позавидовал мулла Ибадулла.

— До утра? Неужели?

С облегчением Молиар увидел, что духовник настроен добродушно.

— Пусть… э… поговорят! — зевнул еще оглушительнее Ибадулла.

— Пусть поговорят, — вторил Молиар и вдруг спохватился: — А где ужин? Боже правый, пахнет!

Он остановился и с силой втягивал своими широкими, жадно шевелящимися ноздрями запахи жареного, пробивавшиеся сквозь духоту и тяжелую прелость, стоявшую в дворцовых покоях.

— Э-э… пахнет? — обрадовался мулла Ибадулла. — Ужином пахнет. А разве вы хотели ужинать?

Он остановился и всей тушей заслонил проход, по которому они шли.

— Хо-хо! — заговорил Молиар, — или ты, братец ты мой, вообразил, что я сыт запахами и паром? Где обещанный ужин, о отец гостеприимства?!

Вся толстенная физиономия муллы Ибадуллы расползлась в неестественно добродушной улыбке. Ибадулла улыбался столь усердно, что в комнате будто светлее сделалось, хотя по-прежнему чуть теплился огонек в плошке с маслом.

— Знаешь что? — все еще принюхиваясь и прощупывая, тянул Ибадулла. — Знаешь, ты в самом деле мой брат, вероятно. С таким аппетитом в нашем Чуян-тепа только люди из нашей семьи. Все пожрать горазды. Ну, раз ты хочешь есть, когда вокруг тебя бродит ангел Азраил, ты хороший человек…

Упоминание о смерти царапнуло по сердцу. Будь проклят этот мулла Ибадулла! И вправду он страшный человек. Но что оставалось делать самаркандцу. Он ткнул кулаком Ибадуллу в бок и заторопил:

— Веди же к дастархану, о падишах желудка. Я хочу жареного и вареного. Приглашай с собой и Азраила. После плова он заснет и положит свой карающий меч мне под