Шрифт:
Закладка:
— Нет, дядюшка, первое впечатление не было ошибочным.
XV
Уходила летняя теплынь. Дождями начиналась осень. Холодными, обложными и нудными. Временами их сменяли туманы, такие же пронизывающие и надоедливые; иногда налетали степные ветры, которые перерастали в бури, разгоняли тучи, и тогда неистово стонал Днепр и жалобно отзывались ему плавни.
Однако ни дожди, ни туманы, ни бури не могли остановить или хотя бы немного ослабить смертельную стычку между берегами; никакое ненастье не могло не то что погасить, но хотя бы замедлить битву и на заводе — такую же горячую, беспощадную, тоже не утихавшую ни днем, ни ночью.
Почерневшие, измученные люди засыпали на ходу, падали, снова поднимались и опять, подбадривая друг друга, бросались к вагонам.
Теперь главное заключалось в вагонах. Если несколько дней назад результаты работы измерялись количеством демонтированных механизмов, то теперь они определялись количеством отправленных эшелонов. Если раньше эшелоны выводили с завода лишь с наступлением темноты, то теперь это делали и среди бела дня. Составы с оборудованием выходили с заводских станций беспрестанно, следуя один за другим. Бывало и так, что за день отправляли до тысячи вагонов!
Однажды, вернувшись из очередной поездки в штаб, Гонтарь привез целую кипу немецких и американских газет, специально подобранных для него в политуправлении. Берлинская печать была переполнена криком о победе на юге Днепра. Как об одной из выдающихся побед жирным шрифтом сообщалось о захвате «большевистской металлургической крепости в Запорожье». В одной из газет была даже помещена, фотопанорама завода.
Нью-йоркский экономический еженедельник опровергал немецкие измышления, однако тоже уделял много внимания заводу. В еженедельнике указывалось, что немцы вскоре все же захватят завод и что «русские, уже не в состоянии спасти его оборудование».
В статье содержался неприкрытый намек фирмам быть готовыми к получению выгодного советского заказа на оборудование для проката, поскольку «наш союзник утратил свою базу».
Одновременно Гонтарь привез из штаба и предостережение. Противник, не имея возможности ворваться в Запорожье с Хортицы, уже прорвался через Днепр ниже города и пытался подойти к нему с тыла. Командующий предупредил Гонтаря о необходимости быть наготове. Он советовал свертываться.
Такие же предупреждения приходили и непосредственно с передовой.
Но линия обороны, идущая вверх по Днепру и далее вдоль порогов к Днепропетровску, держалась еще крепко, и на заводе пока чувствовали себя сравнительно уверенно, вне непосредственной опасности. Погрузив все оборудование, люди уже принялись за разборку подземного кабеля. Они, возможно, и не подумали бы свертывать работу, если бы в тот же вечер, когда Гонтарь вернулся из штаба, во дворе внезапно не появился Вовнига.
Старый лоцман прискакал на завод на хромой взмыленной кляче, которая, очевидно, осталась в колхозном хозяйстве единственной из всего конского племени. Да и сам лоцман выглядел необычно: он был в дырявой свитке, за плечами висела торба, а в руке вместо кнута — привычная длинная клюка, словно он собирался просить подаяние. Подъехав к крыльцу, он слез с мокрой лошаденки вконец изнуренный, разбитый, неспособный держаться на ногах. Опустившись на ступеньки, он долго не мог прийти в себя и в ответ на вопросы, сыпавшиеся на него, лишь печально качал головой:
— Не казак уже… Не казак…
Вовнига не случайно прискакал на завод. Пока Гонтарь добирался из штаба, верхняя линия обороны была сломлена. Немецкие танки, прорвавшись выше порогов, уже отрезали Запорожье и с другой стороны. Вовнига еле успел выбраться из села, чтобы предупредить своих шефов. И не случайно он сам решил отправиться в такую дорогу, не доверив этого поручения кому-нибудь помоложе: молодого могли бы задержать. Он рассудил, что старик не привлечет к себе внимания, а коня если заберут, то и пешком под видом нищего доплетется: для этого он и торбу нацепил.
— Спасибо, атаман. Спасибо за услугу, — растроганно обнимали его Гонтарь и Морозов.
— Ну а вы как тут? — немного отдышавшись, спросил Вовнига. — Управились?
Вокруг них все гремело и бурлило, как на пожаре. Снимали провода, раскапывали кабельные проходы, на себе подтягивали платформы под погрузку. Вовнига, поднявшись на дрожащие ноги и опершись на палку, смотрел на измученных людей и после длительной паузы сам себе ответил:
— Вижу. Сам вижу, что управились.
Помолчав еще немного, как бы взвешивая свои слова, тряхнул копной седых волос.
— Сказано, рабочий люд… Надежда наша… — Потом повернулся к Гонтарю и Морозову и взволнованно произнес: — А теперь айда. Медлить уже нельзя. С богом, хлопцы…
XVI
В эту ночь небывалая гроза разразилась над Запорожьем. Сверкали молнии. Раскаты грома доносились беспрерывно, словно вокруг города рушились скалы. Отовсюду доносилась стрельба. И во дворе завода всю ночь было бурно и неспокойно. Спешили вывезти из-под огня раненых, торопились снарядить последние эшелоны, с которыми отправляли и освободившиеся рабочие бригады.
Непрестанно лил дождь, повсюду один за другим разрывались снаряды, однако уже некогда было прятаться ни от непогоды, ни от разрывов. На всем пути от цехов до станции Восточной, забитом вагонами и платформами, суетились люди, там и тут мигали синие точки карманных фонариков, отовсюду слышались беспорядочные выкрики, шум.
Раненых отправляла Надежда. Их осталось немного — основную партию вместе с санчастью вывезли раньше. Однако пока отвоевали у железнодорожников крытый вагон и перенесли туда всех больных и раненых — а носить пришлось на самую станцию, — она устала до изнеможения.
Особенно измучилась Надежда со своим соседом Страшком. Он в эту ночь свалился с лестницы и повредил ногу, но никак не хотел признать себя раненым и протестовал против того, что его отправляют. Санитарок, которые пытались силой уложить его на носилки, Страшко разогнал и на все уговоры Надежды твердил одно:
— Не тревожьтесь об-бо мне, золотко. Мы еще п-потанцуем с вами. П-помните в-вечеринку?
Хорошо, что подоспел Влас Харитонович, который сгреб его своими могучими руками и без носилок, как младенца, перенес в вагон.
Немало хлопот причинил и Сережа. После смерти отца мальчуган привязался к Надежде. Он ни на шаг не отходил от нее и ни с кем другим не хотел ехать. Дважды отправляли его с семьями рабочих, и оба раза он возвращался. Едва уговорила его Надежда поехать вместе с ранеными.
Когда эшелон отправили, на дворе уже светало.
Дождь прекратился, и в разрывах между тучами пробивалась синева утра. Мокрая до нитки и обессилевшая, Надежда еле добрела до цеха.
Проходя мимо ремонтной мастерской, она заметила, что там тоже полным ходом идет демонтаж. Туда поспешно подгоняли платформы. До сих пор мастерскую не трогали: здесь производился ремонт танков и пушек.
За
