Был и другой интересный случай. Стойя тогда нарочно вызвала у себя недомогание каким-то своим отваром, чтобы в ее тело вселился демон бесплотного обличья.

Рафик с Гроном все на свете сводили к состязанию, в котором чаще всего, по-видимому, вел акар, пусть и совсем с небольшим отрывом. В отличие от него асаманец описывал успехи в нарочито скромной манере, под которой все равно проступала гордость за себя. Грон же вещал с таким бахвальством, что наверняка не гнушался и приврать. Держался он непривычно по-человечески. Даже интонацией и выбором слов напоминал скорее многоречивого поэта, нежели воителя-дикаря.

– Честное слово! Огромный демон! С тремя крокодильими головами и в ширину подобный пятидесяти людям!

Симус устало вздохнул.

– Кончай, Грон! Раз мы не видели, на слово предлагаешь поверить? Сам, говоришь, поднял и швырнул, как погремушку, такую громаду?

– Конечно! – в отчаянии грянул акар.

– Сказки-то не рассказывай.

Грон насупился и сложил руки на груди с видом обиженного ребенка, расхотевшего делиться победами.

Вскоре наше сборище раздробилось на отдельные группки. Подкравшуюся ко мне Иду я не замечала до последнего, пока она не приблизилась вплотную. Свет костра протягивал по ее обнаженному обезображенному лицу длинные тонкие тени, а на губах держалась все та же спокойная и нежная улыбка.

– Присядем? – предложила я.

– А, капитан Нора. Нет-нет, я лишь хочу погреться возле костра, – ответила она, обратив лицо вперед.

– Хочешь, провожу к товарищам?

– Было бы чудесно.

Мы под руку зашагали к тихо щебечущему в стороне отряду демоноловов. Ида стала моей провожатой в их общество.

– Капитан, к нам не хотите? – приветливо зазвал Симус.

Я поначалу замялась, но, когда и другие охотно его поддержали, подсела в этот веселый круг.

Меня стали расспрашивать о прошлом, о судьбе; откуда я и как добилась права командовать ротой.

– А какой он – Эрефиэль? Правда, что в перьях с ног до головы? – выспрашивала голодная до сплетен Стойя.

– Кто это тебе наплел?! – в голос расхохоталась я. – Он с виду – обычный человек, только с перьями на голове.

У нее округлились глаза.

– На всей голове?!

– Ты что! Часть – перья, а часть – обычные волосы. Белые, как снег.

Приняв отчужденный вид, Стойя подалась назад.

– Обидно, – буркнула она, будто лишилась из-за меня одной мечты.

– Не ладишь, верно, с семьей при такой жизни? – полюбопытствовал Рафик, не сводя с меня голодных глаз.

– Вам труднее приходится, – поддела я с кокетливой улыбкой.

Решиться на открытое заигрывание на глазах у остальных было неловко, но вот вскоре и демоноловы разделились, предоставляя нас с Рафиком самим себе.

Не знаю, просто ли они чувствовали, к чему все идет, или сами нас подталкивали. Мне бы задуматься, не брошу ли тень на своих солдат, но я отпустила вожжи и дала спиртному притупить рассудок.

Лишь заметив напоследок сквозь языки пламени нечеткий силуэт Иды, ее улыбку, я поняла, почему она согласилась вернуться к товарищам со мной.

На окраине лагеря, куда мы вышли с асаманцем, не было ни души. Наплечники, кирасу и все прочее он снял, оставшись в заляпанной бурой рубахе. Черные как ночь косы были собраны в тугой хвост.

Мы лежали спиной на траве и вплотную смотрели друг на друга. Не припомню, чтобы среди подчиненных я хоть раз позволяла себе такое легкомыслие. То ли разлитое в воздухе влечение тому виной, то ли эль, то ли сам край, столь далекий от дома. Наверное, все сразу.

Рафик скользил глазами по моему телу, смакуя очертания, дыша ровно. Этот жар предвкушения ему далеко не в новинку.

Его густая кудрявая бородка была плотно приглажена, а на скулах ее линия шла клочками, как опушка леса перед лугом. Пахло от асаманца высохшим потом и естественными запахами тела, и от этого его близость влекла еще сильнее.

– Воевал в Асаманском конфликте? – поинтересовалась я.

– О нет! – игриво усмехнулся он. – Не говори, что и ты из этих девиц.

– А что? Любопытно же!

Рафик вновь посмеялся. Сколько раз ему задавали этот предсказуемый вопрос! И все же асаманец от него не ушел.

– Нет, не довелось. Я был совсем юнцом, когда война близилась к развязке. Но отец кое-что рассказывал.

– Поделишься? – Я маняще взмахнула ресницами, суля в награду за унаследованные предания столько всего…

Рафик был непоколебим и в ответ лишь в очередной раз хмыкнул.

– Пожалуйста. Только говорить почти не о чем. Когда Хаар вытеснил нас из пустыни, мы лишились славы, земель, достоинства. Пропитание добывали в лесу, где с каждым днем было все опаснее. Но гордость не дала нам опустить руки – как и отцу. Мы сплотились и стали отвоевывать лес, а дальше выступили бы на Клерию.

– И тогда возникли Вольные, – грустно добавила я.

Вольными называло себя сборище головорезов, отринувших всякие моральные устои.

Рафик уловил ход моих мыслей и безрадостно кивнул.

– Да. Вольные подняли мятеж, потому что асаманцы якобы погрязли в глупых условностях. Мы для них были посмешищем. В конце концов наши остатки распались на кланы, а Вольные погрязли в междоусобицах, и вскоре войско Убара развалилось.

Убар. Припоминаю: одна из трех ключевых личностей той войны.

– О нем даже в Клерии легенды ходят.

– Я с ним встречался.

– Так Убар еще жив?! – поразилась я.

Рафик кивнул.

– Я его почти что боготворил. Ему скоро шестой десяток. – Асаманец еще сильнее помрачнел и опустил глаза. – Все-таки недаром говорят не искать встречи с кумирами. Он уже дряхлый старик и живет с семьей в горах. Но равных ему полководцев свет больше не видел.

От воспоминаний о великом асаманце он все глубже проваливался в мысли. Я переменила тему.

– Ида все подстроила, да? – Я бросила взгляд на пылающий костер, но монахини уже нигде не было.

– Что подстроила? – вынырнул Рафик из забытья.

– Напросилась, чтобы я проводила ее к вам.

Он осклабился во весь ряд зубов, как пойманный на горячем сорванец.

– Может быть. Не знаю.

Я придвинулась, как бы опасаясь лишних ушей и чтобы прочувствовать трепет, мурашки, что пробегут по моему телу вблизи его губ…

Достаточно. Еще рано.

– Она правда слепая?

– Практически. Видит обрывки света и теней и как-то чувствует предметы. Свободно перемещается, знает, кто перед ней. А в бою, когда за секунду столько всего случается… – Он покачал головой. – В дело вступают краски. Ида сильна. Красками колдует лучше любого на нашей памяти и при желании нашлет на нас несметные кошмары. Только ей нужно место и время, чтобы применить чары, а иначе, если все слишком быстро, она и вправду точно слепая.