— Никогда не думала о самоубийстве в таком ракурсе, — задумчиво произнесла Мария. — Мне почему-то всегда казалось, что человек так поступает в порыве отчаяния. И если бы те, кто совершают суициды, получали бы возможность пересмотреть свое решения, подавляющее большинство бы отказались от него.

— Это так и не совсем так, — покачал головой Каманин. — Нет сомнений, что многие так бы и поступили. Но человек кончает самоубийством тогда, когда рушится его прежнее представление о себе, а новое он создать быстро не в состоянии. Вот в этом разрыве между двумя представлениями — старом, которое потерпело крах, и новым, которое еще не появилось, возникает страшная экзистенциальная пропасть, которую нечем заполнить и куда со всего размаха падает человек. И выход зачастую один — отказ от жизни. Мой тебе совет — не попадай в такую ситуацию.

— По-моему, это один их тех советов, которые трудно выполнить. Да, кстати, совсем забыла, Иван Михайлович попросил есть.

— Это же прекрасная новость, — оживился Каманин. — Когда человек хочет есть, то никогда не кончит жизнь самоубийством, у него появляется другая цель — утолить голод.

— Только он не желает пока выходить из номера.

— Не желает, пусть не выходит, я сам отнесу ему еду.

— Ты? — удивилась Мария.

— Чему ты удивляешься, в студенческие годы я подрабатывал официантом. Между прочим, очень тяжелая работа, за смену так находишься, так натаскаешь подносы, то приходишь в общежитие и просто валишься на кровать.

— Вот не знала этой страницы твоей биографии.

— В моей биографии еще много славных страниц. А сейчас самое время вспомнить эту. Маша, попроси у наших официанток собрать для Вани обед, чтобы я его отнес.

Каманин вошел в номер Нежельского. Тот лежал на кровати. При виде посетителя он быстро привстал и настороженно посмотрел на него.

— Я принес тебе обед, — сказал Каманин, ставя поднос на тумбочку. — Вставай и ешь. А я, если ты не возражаешь, я пока тут тихонько посижу.

Нежельский встал, затем уселся на стул перед тумбочкой и начал есть. Сначала неохотно, потом с большим аппетитом. Каманин, как и обещал, молча сидел на краешке кровати, так как других мест для сиденья больше не было.

Нежельский покончил с обедом очень быстро, было очевидно, что он сильно проголодался. После чего повернулся к Каманину.

— Извини меня, я тебя и всех остальных, наверное, сильно перепугал, — произнес Нежельский.

— Не без этого, — согласился Каманин. — Не каждый день происходят такие события.

— Да, ты прав, — кивнул головой Нежельский. — Ты, наверное, еще больше презираешь меня, ведь я даже такое дело не смог довести до конца. Но я действительно этого хотел. Ты веришь мне?

— Да. Это все вытекало из прошлой жизни. Я рад, что ты оказался последовательным.

— Последовательным? — удивился Нежельский. — Что ты имеешь в виду?

— Многие люди творят злые или нехорошие дела, но не испытывают никакого раскаяния, более того, хотят получить с них максимальные дивиденды. Ты же попытался одним поступком искупить свою вину. Не лучший вариант, но все же это лучше, чем пользоваться благами своей подлости.

— Тяжело это слышать, Феликс.

— Ты не прав, Иван, эти слова должны облегчить твою совесть. Было бы хуже, если бы я их не произнес. Помнишь, будучи студентами, мы с тобой как-то обсуждали слова из Евангелия: «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло». Мы тогда много говорили о том, что в этом ключ к тому, что творится на земле: разрыв между деянием и возмездием за него. Это создает иллюзию безнаказанности, усыпляет совесть, позволяет злу безнаказанно торжествовать над добром. Вот Антон, он надеется, что его не коснется наказание за все, что он творит. Более того, он готов разорвать на части того, кто указывает ему на истинный характер его поступков.

— Ты так говоришь о своем сыне.

Каманин покачал головой.

— Я сейчас говорю не о сыне, а о человеке. От того, что я его отец, это же в нем ничего не меняет. Мне очень больно, что оказался таким, но я не могу закрывать глаза на объективные факты. Наверное, это один из тех моих крестов, которые предназначены мне нести. У каждого он свой, вот у тебя другой.

— Спасибо, Феликс, за эти слова, но я знаю, что ты так не думаешь. Ты хочешь нанести живительную мазь на мои раны. Я не отказываюсь от нее, она мне сейчас более чем необходима, но это лишь способ заглушить мою боль.

— Послушай, Ваня, не стоит воспринимать все столь трагично. Трагедия всегда добавляет величия, но она заставляет человека воспринимать себя как жертву обстоятельств. А это ошибочная позиция.

— Как же мне себя воспринимать?

— Как человека, который совершил ошибку и желает ее исправить. Это самая позитивная позиция.

— Но это неправда, Феликс.

— В чем, неправда, Ваня?

— В том, что я совершил ошибку. Я сделал это осознанно, я прекрасно понимал, что делаю, но соблазн был слишком велик. Ты даже не представляешь, как хотелось заработать денег, как хотелось чувствовать себя обеспеченным человеком. Я ни о чем другом не мог думать, целыми днями размышлял, подсчитывал, сколько у меня будет средств, что смогу на них сделать. Это было сродни помешательству.

— Но ошибки бывают не только несознательными, но и осознанными. Тебя победил соблазн, я прекрасно знаю, как тяжело ему противиться. Я сам неоднократно поддавался его искушениям.

— Но не таким, ты не продавал совесть.

— Но пару раз я был на грани продажи. Я устоял, ты нет, поэтому я не делаю попытки к самоубийству, а ты делаешь. Все очень логично. Но теперь мы почти сравнялись.

— Что ты имеешь в виду? — пристально посмотрел на Каманин а Нежельский.

— Твой суицид может если не искупил, то уменьшил твою вину. Правда, вред от твоей деятельности остался, но тут уже ничего не изменишь. Но я никогда не сомневался в