— Мой телефон в автономномном режиме, — объясняю я сквозь смех. — Господи, ты чуть не отняла у меня десять лет жизни.

— Да, ну, малыш Рыжий чуть не отнял всю мою жизнь, ворвавшись сюда с пушкой наготове. Я уж думала, мне конец.

Я игриво закатываю глаза и забираюсь на один из стульев у кухонного островка. Немного странно видеть Мэйбл в моем доме. Пока все не полетело к чертям, она постоянно заявлялась без предупреждения. Она знает все мои пароли и все такое. Но прошло так много времени с тех пор, как мы действительно хотели находиться рядом друг с другом, что часть меня считает ситуацию несколько неловкой.

— Что случилось, Мэйбс? Почему ты здесь?

Она запрыгивает на стойку рядом со мной и вздыхает.

— Наверное, я соскучилась по тебе.

У меня отвисает челюсть, я отшатываюсь назад, а Мэйбл заливается смехом, и я закрываю рот.

— Не притворяйся такой удивленной, — говорит она с кривой ухмылкой. — Я провела с тобой почти каждый день последнего десятилетия. Когда ты уехала сниматься в своем фильме, это было равносильно тому, чтобы потерять часть себя.

— Ох, Мэйбс. Хочешь сказать, я — твоя правая рука?

— Нет, но, может, большой палец ноги. Судя по всему, он очень важен для баланса, так что… — она виляет бровями, и я смеюсь. — А если серьезно, я знаю, что Хэм хуже всех, и лейбл — отстой, и отношения между тобой и Торреном странные, а Джона — ну, я не знаю, что с ним, черт возьми, происходит, но рада, что ты вернулась, пусть даже только на эти выходные.

Я изучаю ее лицо и почти поражена выражением искренности. Несколько недель назад я была уверена, что она будет ненавидеть меня вечно. Между нами не было ничего, кроме язвительных взглядов и колкостей. Мне неприятно это признавать, но, возможно, Хэм был прав, сказав, что нам просто нужно отдохнуть друг от друга. Я никогда не скажу ему, что он был прав, но, возможно, так и есть.

— Я тоже по тебе скучала, Мэйбс, — наконец говорю я и вздыхаю. — Перед началом хаоса мне нужно принять душ и вздремнуть.

Мэйбл ухмыляется.

— Сав Лавлесс, разве ты не знаешь? Ты и есть хаос.

* * *

— Давненько не виделись, Лос-Анджелес. Как вы сегодня поживаете?

Мой голос разносится по площадке под открытым небом, и несколько сотен фанатов, которым в последнюю минуту удалось попасть на наше выступление-сюрприз, подбадривают меня в ответ. Мы не играли для такой маленькой аудитории уже много лет. Хотя это все же больше той аудитории, перед которой мы выступали в самом начале, но после того, как во время нашего последнего мирового турне билеты распродавались на целые стадионы, это больше похоже на интимный семейный ужин, чем на рок-концерт.

Мне нравится.

В кожаной юбке, винтажной футболке Blondie и рваных колготках в крупную сетку я чувствую себя лучше, чем в той одежде, в которую меня наряжали для фильма, а мои распущенные серебристые волосы развеваются на легком ветерке. Замóк и цепочка лежат в ложбинке между ключицами весом, которого я жаждала последние несколько недель. А гитара в моих руках, шероховатость ремня на плече и скольжение мозолистых пальцев по струнам ослабляют напряжение в теле, о котором я даже не догадывалась.

Я не лгала, сказав Хаммонду, что «Бессердечный город» — моя группа. Она — моя история. Мое наследие. Она — это я. И прямо здесь, со всеми этими людьми передо мной, которые хотят услышать мои песни и подпевать им? Я так близко к дому, как только могла бы быть.

Я знала, что буду скучать по этому. Просто не осознавала, насколько, пока не вернулась.

Это как первая доза после неудачной реабилитации. Первая волна эйфории после третьей рюмки виски. Но впервые за долгое время я не беспокоюсь, что это станет моей смертью. Такое ощущение, что это дает мне жизнь.

— Похоже, вы соскучились по нам, — говорю я с ухмылкой, и когда аплодисменты толпы звучат громче, мне становится легче. Я заряжаюсь энергией. Действительно взволнована выступлением.

На краткий миг задаюсь вопросом: чувствуют ли тоже самое остальные участники группы, и словно в ответ Мэйбл позади отбивает быстрый бит на барабанах. Я подмигиваю ей через плечо и возвращаю внимание к толпе.

— Сегодня у нас для вас всего несколько песен, но мы давно не играли, так что вам, возможно, придется нам помочь.

Я исполняю вступительный аккорд «Just One More», и зрители сходят с ума. Спустя годы наш самый первый сингл по-прежнему остается самой прослушиваемой песней среди всего нашего репертуара.

— Подпевайте, если знаете слова, — призываю я с ухмылкой и начинаю петь.

Еще один раз, милый.

Еще один раз.

Виски и апельсин.

Чего же мы ждем?

— Это было потрясно, скажите? — говорит нам Мэйбл, когда мы уходим со сцены.

У нас есть час на то, чтобы переодеться и добраться до красной ковровой дорожки церемонии. Я не горю желанием выступать еще раз после того, как мы уже отыграли, но Мэйбл права. Было потрясно.

— Давно я не чувствовал себя так хорошо, — вставляет Торрен, придвигаясь ко мне боком и одаривая робкой полуулыбкой, на которую я отвечаю.

Я смотрю на Джону, но он, опустив голову, печатает сообщение. Он, вообще, ничего мне не сказал, кроме: «Эй, привет. Как фильм?» И всё.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть на него, не анализировать каждое его движение, но это тяжело. Волнение от сегодняшней игры наполняет меня чувством вины, потому что я все еще думаю, что для него это плохо. Я до сих пор не могу отделаться от образа его в том гостиничном номере. Всего несколько секунд, и он бы умер.

Я бросаю на Торрена вопросительный взгляд, и он качает головой. С замиранием сердца я снова смотрю на Джону. Что происходило с момента моего отъезда? Что там с охранником/няней, которого я наняла?

Торрен наклоняется и хватает меня за руку, сжимая, и я благодарна за это.

— Для подготовки к церемонии Хаммонд разместил нас в люксе, — прерывает Мэйбл мои мысли. — Поскольку все нарисовалось в последнюю минуту, он уже попросил стилистов выбрать нам наряды. — Она хмурится. — Клянусь богом, если он напялит на меня еще одно платье, я его прикончу. Испачкаю красную ковровую дорожку его черной, гнилой кровью.

Я сверкаю глазами, глядя на Торрена, который улыбается той кривоватой ухмылкой, в которую так влюблены фанаты, и