перепачканным с ног до головы и пьяным до бесчувствия. На другой день с больной головой он вступает в свои права и начинает исправлять должностные выборные обязанности.

Здесь за неимением положительного дела приходится обыкновенно плести бростяги, сети для семги и сельдей, точить уды, а то и просто спать в растяжку со всею настойчивостью опытных знатоков этого дела. Приготовлением ухи, припасом дров, промыванием бочонков и другими мелкими утомительными работами заняты ребятенки-подростки, очень метко прозванные зуйками, на том основании, что они, не имея доли в общем участке, пользуются только остатками от трапезы большаков, как маленькая птичка зуек (из породы чаек) хватает все выкидыши, ненужные потроха из распластанных рыб. В чайках-зуйках поморы различают три вида: краеморский петушок (charadriushiaticula), глупыш (ch. morinellus) и малой (ch. minor), a в зуйках-мальчиках — тех способных, которыми можно подсменить заболевших или загулявших покрутчиков. По распределению занятий при ловле, на шняке не может быть меньше 4 рабочих. Их нанимают на тот рубль, который вычитается у рабочих из пая за каждый день, когда он не выходил в море, хотя бы даже и по болезни. Обыкновенно же им выдается подачка только: с каждых двух тюков снасти по одной рыбе. Из-за зуйков-ребятишек крепко и сладко спится подчас помору после неудачного осмотра яруса; зато по два — по три дня не приходится и очей смыкать, когда шибко пойдет на яруса рыба и когда приходится в одни сутки делать по четыре, по пяти добросовестных стрясок. Не говоря уже о хлопотах на воде подле ярусов, не менее хлопотливые работы ожидают рыбаков и на берегу, в станах, особенно если время близится к лету и ожидается скорый приезд хозяев с новыми запасами хлеба-соли, копченого мяса и, главное, крепкого, дешевого заграничного рома, покупаемого обыкновенно в норвежских ближайших портах: Гаммерфест, Вадзэ и Вардегуз[27].

Работа кипит на берегу, чему немало способствуют светлые, с незаходящим солнцем, полярные ночи. Не всегда крепкие и продолжительные межонные (летние) ветры способствуют легкому и удачному обиранью ярусов, а постоянное летнее солнце — береговым работам. Работы в море, кроме оборки ярусов, состоят еще и в приготовлении их к делу. Так как тотчас же за тем, как снята с крючков пойманная рыба, оростяги «глушат», т. е. связывают петлей, чтобы, цепляясь друг за друга, они не путались между собой, — перед ловом «снасть разглушают». Приготовляют ярус, сидя на шняке, тяглец тем, что надевает «тюк» (три связанные между собой «стеклины» или «стячки» веревки) на доску («порубень»), прилаживаемую на шняке, и начинают разматывать и развязывать петли оростяг. Наживочник должен принимать распутанные пучки веревоки поспешать наживленьем крючков по мере передачи тяглецом (всех тюков в ярусе бывает от 20 до 301); а разница между стояком и стеклиной заключается в том, что стояк короче (от 40 до 50 саж.) и толще (в мизинец) и служит на меньших глубинах, а в стеклине меньше 50 сажен длины не бывает, а доходит и до 60. Таковы ярусные работы на море, когда приходится «наживить ярус» приманкой до 4 тысяч удяных крючков с заговором и приговором: «Рыба свежа, наживка сальна, клюнь да подерни, ко дну потяни». Береговые работы состоят в том, что тяглец отвертывает головы, кормщик пластает рыбу, надрезая ее по спине впродоль, и вынимает внутренности вместе с хребетной костью, которые зуйками выбрасываются вместе с головами рыбы в море, как ненужные. Наживочник отбирает для сала максу. Рыба с вынутой захребетной костью назначается в продажу под названием — штокфиш, и потому, полежавши некоторое время в кучах, раскладывается по жердинам, называемым палтухами, положенных на елуях — толстых бревнах, укрепленных в козлах. Около двенадцати недель рыба таким образом сохнет на этих палтухах и то только в таком случае, когда не ожидается скорого приезда хозяев. Обыкновенно же треску и палтусину солят вместе с хребетной костью в амбарах или лучше в подвалах, врытых в землю и обложенных дерном. Рыба укладывается плотно от полу до самого потолка штабелями — пластами, рядами. Каждый ряд солится особо и так скупо и небрежно (на 100 пудов рыбы приблизительно 16 пудов соли, лучшего, впрочем, сорта, голландского), что рыба дает впоследствии противный, аммиакальный, одуряющий запах.

Когда придут хозяйские суда, односолка рыба опять укладывается штабелями в судах и снова просаливается, и хотя делается несколько лучшей на вкус, но все-таки не теряет своего противного запаха. Из максы или печенки вытапливается сало или тот благодетельный жир, который известен едва ли не каждому под именем трескового. Языки солятся особо в отдельных бочонках,но очень, впрочем, редко, так же, как и головы, часто сушатся на солнце и идут потом, превращенные в порошок, в пойло домашнему скоту, особенно коровам. Палтус — также главный предмет (после трески) промысла на Мурмане — никогда не сушится по причине присутствия в теле значительного количества жиру (чего не достает телу трески), но солится тем же путем, как треска, и отдает тем же, если еще не более, неприятным запахом. Рыба эта портится (горкнет) скорее трески потому особенно, что места около костей снабжены маслянистым жиром; солится же всегда с головой. На ярусах не часто, но попадаются еще небольшие акулы, дающие до 8 и 10 пудов максы (сала). Некоторое время солили ее и продавали простому народу в Архангельске, где не без основания находили ее чрезвычайно вкусной. Кожу, хорошо просушенную, употребляли в становых избах вместо стекол.

В начале весны и даже среди лета, когда вдруг временно перестает идти на яруса рыба, отнесенная сильными ветрами к норвежским и гренландским берегам или перехваченная в окрестностях Шпицбергена (называемого поморами Грумантом) стадами морских зверей: китов, касаток, акул, белуг и пр., — архангельские поморы от безделья и скуки ловят рыбу особым путем — на леску. Это веревка, наполовину тоньше тех, которые употребляются на яруса. К ней привязывается железный кусочек — грузево, который тянет ко дну и самую леску, и перевесло — железный прут, привязанный поперек ее. К двум концам этого перевесла, к особо приделанным ушкам, привязываются оростяги с теми же крючками и наживкой, как и в обыкновенном ярусе. Когда услышат, что грузево щелкнуло в каменистое дно моря, леску несколько приподнимают и, как при обыкновенном уженье, дальше уже по приглядке замечают: хватила ли рыба наживку. В счастливую пору уловов, грузево не успевает доходить до половины пути своего ко дну, как алчная, всегда прожорливая треска на лету хватает приготовленную для нее наживку с роковым крючком.

При сильных ветрах, когда гуляет по океану