Шрифт:
Закладка:
Капнув ещё немного крови на половину второго пирожка (на этот раз с капустной начинкой), Мавна сунула еду в рот Варде.
– Спасибо и на этом. Скажи теперь, будь добр, зачем ты всё-таки отдал мне свою шкурку? Это было… опрометчиво.
Ей хотелось попросить прощения за то, что не сберегла, за то, что не уследила за Смородником, но она могла бы просить прощения у прежнего Варде: кроткого парня с венком в руках. У Варде-упыря с чёрными глазами, у Варде, жаждущего крови, у Варде, чьи братья утащили Раско, она не смогла бы просить прощения. Как не могла и в полной мере осудить Смородника за сожжение шкурки. Да и за убийство Дивника, впрочем, тоже.
Лицо Варде исказила судорога, и Мавна не сразу поняла, что он ухмыляется.
– Я хотел понять, кто я.
– Прости?
Варде вновь облизнул губы. Второй пирожок с кровью придал ему сил, теперь он выглядел чуть больше похожим на того юношу, который приходил в Сонные Топи, – хотя бы щёки налились бледным румянцем, а глаза посветлели.
– Ты не поймёшь, в тебе только одна сущность. Одно сердце. Тогда как такие, как я, вечно мечутся между двумя крайностями. Я болотный дух. Но я и человек, чьё тело занял дух. Кого во мне больше? – Варде повёл затёкшими плечами и повернул заострившееся лицо к оконцу, куда заглядывал месяц. – Я решил, что если отдам шкурку надёжному человеку – не навсегда, на время, – то она сослужит службу и мне, и тебе. К сожалению, надёжных людей я не нашёл.
Мавна не стала отвечать на упрёк, всё-таки в словах Варде была своя правда. Она отступила чуть назад – упырь набирался сил, и его движения становились более резкими и размашистыми, несмотря на верёвки. Ух, взгреет же её Смородник, если узнает, что она сделала.
– И решил, что, если при тебе не будет шкурки, ты сможешь стать настоящим человеком? Не упырём?
Варде молча кивнул, подставляя лицо лунному свету. Светлые волосы казались серебряными – или жемчужными? На глазах он начинал больше походить на человека: действовали те крохи полученной крови. Тут, в хлеву, он выглядел совсем чужим, ему бы больше подошли речной берег и звёздный блеск на тёмной воде.
– Я бы хотел снова стать человеком. Не наполовину. Тем, чьё тело я занял.
– Но ведь дух-то у тебя болотный… – усомнилась Мавна.
– И что с того? Я всё помню, что было в жизни у него… у меня. У духа по имени Варде. И помню, что было до того, когда я умел лишь принимать облик лягушки.
– Ты что-то говорил про помнящих. Ты имел в виду, что помнишь жизнь того парня, чьё тело занял болотный дух?
Варде не успел ответить. Мавну грубо оттолкнули, а самому Варде в голову ударила вспышка огня. Пошатнувшись, упырь упал навзничь, и Смородник снова надел на него мешок.
– Убирайся отсюда. Живо, – прорычал Смородник, поворачиваясь к Мавне.
– Я говорила с ним о брате! – Кулаки сжались сами собой, в горле закипело возмущение. – Ты не должен был нас прерывать!
– Это ты не должна была приходить сюда. Ещё и ночью. С ума сошла? Хочешь оставить брата одного? Учти, если с тобой что-то случится, я продам козла и не подумаю тащить его в Озёрье, не хватало ещё выставить себя полным идиотом. Иди спать. Живо.
– Ты не можешь мне приказывать. – Мавна зашипела от обиды. – Ты должен мне помогать.
– Трудно помочь той, кто лезет на рожон.
Смородник захлопнул стойло, схватил Мавну за локоть и повёл к выходу. Она успела на ходу сунуть оставшийся пирожок козлу и, спотыкаясь, поспешила за Смородником обратно в корчму.
* * *
В один миг деревня превратилась в бойню. Илар хорошо запомнил, как кинулся в самую гущу: будто бы разом прошла боль в ноге и плече, грудь заполнил незнакомый прежде огонь. В руках у него был всего лишь нож, но он двигался так быстро, что упыри падали один за другим с распоротыми шеями.
Деревенские бились, как могли. Кого-то сразу повалили на землю, кто-то разил упырей, несколько раз помогли самому Илару, но чаще он. Бросался на нежаков с рыком, бил, резал, колол…
Пламя в груди распалялось всё сильнее и сильнее, клокотало в горле, горело на кончиках пальцев, бурлило в венах, и когда упырячьи зубы впились сзади ему в шею, всё вокруг вдруг озарила вспышка, такая яркая, что ослепли глаза. Огонь заполнил Илара целиком, и что было дальше, он не знал.
Поскрипывали колёса телеги, так привычно и спокойно, что сперва он не понял, где находится. Раны снова болели, и кажется, к ним прибавились новые – всё тело ныло и горело, как в жару. С трудом сев, Илар убедился: он снова в знакомой телеге, вечереет, и лошадью правит Купава.
Купава…
– Ты цела? – хрипло спросил он. Во рту было шершаво и сухо.
Полуобернувшись, Купава улыбнулась:
– Вот и очнулся. Я-то цела, а вот ты…
– Что произошло? – Илар стиснул ладонями голову, которая с каждой кочкой и каждым поворотом болела всё сильнее. – Помню упырей. Их прогнали?
– Прогнали, как же. Ты и прогнал. Без тебя всех загрызли бы.
– Что ты… Что это значит?
Купава многозначительно хмыкнула и отвернулась лицом к дороге.
– Ты вызвал огонь. Не знаю как, но полыхнуло знатно. Все упыри и полегли. Хорошо хоть избы не загорелись, только стена чуть обгорела, но быстро потушили. Ты… Кажется, ты чародей, Илар.
Илар громко хмыкнул, сдерживая смех:
– Не говори ерунды. И… Останови телегу, пожалуйста. Голова болит.
Купава свернула на обочину. Догорал день, солнце клонилось книзу, пробиваясь сквозь ажурную берёзовую листву. С противоположной стороны поднимался тонкий месяц, уже яркий, как пламя свечи.
Выбравшись из телеги, Илар глотнул воды из бурдюка, потёр шею с раной, полученной в драке, а обнаружив в рощице ручей, с облегчением плеснул холодной водой в лицо. Стало гораздо лучше.
Купава сидела на траве, среди белых звёздочек мелких цветов, и расчёсывала длинные чёрные волосы, отливающие на солнце. Илар подошёл к ней и сел рядом.
– Я создал огонь? Ты видела это?
Купава отложила гребень и долго посмотрела на Илара.
– Видела, как же. Ты ведь не думаешь, что я не выбралась из бани? Ты бился как дикий зверь. Упыри отлетали один за другим, а у тебя
