Шрифт:
Закладка:
На следующий день, полагая, что искать больше нечего, Стуббендорф с товарищами применили грубую силу, чтобы раскопать другие вещи. Разрубая скалы и лед, Стуббендорф вдруг почувствовал, как железный лом налетел на нечто хрупкое и полое.
– Стоп! – крикнул он, чтобы никто больше не ударял по льду. Упав на колени, он смахнул осколки льда, раздробленного ломом.
Молодой репортер поднес лицо к гладкой поверхности. Глубоко во льду он разглядел едва различимый силуэт головы и торса мужчины, лежащего на левом боку. Стуббендорф расчистил лед рукавом пальто, обрадованный, что обнаружил место, где умер последний участник экспедиции Андре. Он сделал паузу и вынул записную книжку. «В нескольких сантиметрах от места, где я стою, – написал он, – человек, который был полон жизни, когда в его жилах струилась теплая кровь, провалился в царство вечного холода».
Он снова потер поверхность льда. Постепенно он разглядел, что мужчина лежал, подложив левую руку под голову, словно заснул в такой позе. Стуббендорф стал осторожно скалывать лед, с каждым слоем возвращаясь все дальше во времени, пока не обнажил торс, примерзший к земле в том положении, в котором Кнут Френкель умер тридцатью тремя годами ранее.
С помощью команды «Исбьёрна» Стуббендорф осторожно подсунул руки под тело Френкеля, чтобы вытащить его из ледяной могилы. Он понял, что торс без проблем отделится от вечной мерзлоты, но голова Френкеля, примерзшая к выемке в скале, никак не хотела не двигаться.
– Дайте мне нож, – потребовал Стуббендорф.
Один из членов команды «Исбьёрна» протянул ему короткий кинжал, который он аккуратно просунул в узкий зазор между черепом и скалой и принялся стачивать лед, чтобы поднять торс и голову, не отделяя их друг от друга, и положить в корзину. Примерно сутки спустя, когда тело Френкеля переносили во временный гроб на борту «Исбьёрна», голова все же отпала.
За следующие три дня Стуббендорф обнаружил немалое количество снаряжения, включая еще одни сани, аэростатную ткань, брезент, три пары снегоступов, секстант, металлический ящик с провизией, аптечку, одежду, мешок с геологическими образцами в медных футлярах, два ящика патронов и одно весло. Но главное, что он нашел важнейшие документальные свидетельства о судьбе экспедиции Андре: несколько жестянок с отснятой фотопленкой, записные книжки Френкеля, учетный журнал и записи Стриндберга, а также журнал метеорологических наблюдений.
В последний день «Исбьёрн» поднял сигнальный флаг, сообщая о приближении шторма. Северный ветер грозил поймать шлюп в ловушку среди льдин у острова Белый. Экспедицию пришлось немедленно эвакуировать.
Когда «Исбьёрн» направился домой по беспокойному морю, Стуббендорф ушел в свою каюту, где начал изучать документы. Репортер не мог противиться соблазну узнать, что именно случилось с Андре, Стриндбергом и Френкелем, ведь он прекрасно понимал, что по прибытии шлюпа в Тромсё шведская правительственная комиссия изымет у него дневники, записные книжки и пленки. Стуббендорф знал, что держит в своих руках последние главы истории, которую шведы хотели услышать на протяжении трех десятков лет, и ни один уважающий себя журналист не смог бы упустить возможность рассказать ее.
Работая при тусклом свете фонаря и маломощной настольной лампы, Стуббендорф трудился круглые сутки и был так сосредоточен, что не замечал, какой сильный шторм бросает «Исбьёрна» с волны на волну. Разбирая замерзшие документы, обнаруженные на острове Белый, Стуббендорф клал каждую стопку бумаг оттаивать под скудным теплом настольной лампы, пока страницы дневника и письма не получалось отделить от фрагментов одежды и других предметов, к которым они пристали. Работа была кропотливая. Стуббендорф подсушивал каждую записную книжку, но только до той степени, чтобы листы можно было отделить друг от друга с помощью ножа. Если он пытался разделить их, пока они были слишком влажными, то бумага рвалась, как промокшая салфетка, а если позволял им сильнее просохнуть, то они спрессовывались в картон, а их содержание оставалось тайной до конца времен.
Стуббендорф занимался этим более суток, не смея прерваться даже на еду, не говоря уже о сне. Прежде всего он взялся за записи Стриндберга, первые страницы которых разделились без особых проблем, хотя текст на них и остался нечитаемым. Поняв, что листы снова слипнутся при высыхании, Стуббендорф принялся вырывать драгоценные страницы из записной книжки и сушить по одной, раскладывая на всех доступных плоских поверхностях на подложке из грубой бумаги.
Вскоре тесная каюта Стуббендорфа наполнилась запахом гнилой бумаги, которая лежала повсюду: на койке, на столе, на стульях, на полках и даже на полу. Мокрые страницы шли в том порядке, в котором репортер вынимал их из дневника. Подсохшие листы он вешал на веревку, и они висели в узкой каюте на манер гирлянды из флажков, покачиваясь вместе с судном на высоких волнах. Пока тонкие, как шелк, документы сохли, на них постепенно проявлялись слова. Бумага становилась светлее, и на ней проступали темные чернила, которые рассказывали историю мертвецов, словно голоса, доносящиеся из могилы и описывающие последние недели одного из приключений золотого века, последнего путешествия в стиле Жюля Верна, предпринятого тогда, когда технологии, казалось, открывали все возможности тому, кто дерзал их применить.
Родные и близкие исследователей 33 года гадали, что привело к их гибели. Может, шар упал в ледяные воды и трое пассажиров за считаные минуты умерли от переохлаждения? Некоторое время, пока Северный полюс оставался непокорен, кое-кто полагал, что путешественники обнаружили на севере континент и остались живы, но не смогли вернуться в цивилизацию. Высказывались и предположения, что, сев на лед, они попытались вернуться на Шпицберген, но умерли от усталости, голода и холода. Теперь у Стуббендорфа были ответы на все вопросы.
Хотя Андре, Стриндберг и Френкель пропали и, очевидно, не смогли добраться до Северного полюса, в Швеции их считали героями. Как Британия оплакивала капитана Роберта Фалкона Скотта, так и Швеция скорбела по Андре и его спутникам, которые стали воплощением отваги и мужественности, хоть и встретили трагический конец. Их катастрофическая экспедиция была такой же героической, как экспедиция Скотта. Возможно, она была столь же плохо спланирована и точно столь же безрассудна. И все же в ней было величие, ощущение невозможной романтики, которое чувствовалось даже в 1930 году, когда были наконец обнаружены их тела.
Вторя последним словам
