костюм, с красной розой в темных волосах, покоилась утонченная женская фигура. Глаза были полуприкрыты, губы слегка разошлись в улыбке, щеки обрели свой цвет, словно от розы, вплетенной в темные волосы, а лоб и грудь были словно из сияющей слоновой кости. Прелестное лицо тоже притягивало взгляд своей изысканной миниатюрностью, а контур идеально сложенного тела и конечностей проступал сквозь тонкую одежду.

И теперь, когда рука, державшая камень, дрогнула, и насыщенные пурпурные и оранжевые огни заиграли на поверхности бриллианта, или, вонзившись глубже, омыли призматическим огнем эти нежные конечности, казалось, что Идеал создал совершенную вещь.

– Месье, она…?

– Она человек.

– Ах!

– Да… и когда-то была божественной и величественной женщиной.

– Месье, каким образом?

– Она была моей невестой, и однажды, когда она лежала в большом искусственном кристалле, украшенном бриллиантами – мы репетировали представление, в котором она должна была появиться как дух бриллианта – когда она лежала в позе, которую она сейчас сохраняет, каким-то образом, я не знаю точно как, но я думаю, что кристалл, в котором она была заключена, был сделан из неизвестного минерала с каким-то странным свойством, откуда-то из ясного неба выскочила молния, этот таинственный кристалл, казалось, притянул к себе все небесное электричество, и когда я снова обрел зрение, этот алмаз лежал у моих ног.

– И, месье, это ваша невеста?

– Да, да! – великая страсть потрясла говорящего, и его голос болезненно оборвался. – Сила молнии сжала этот кристалл и ее прекрасное тело в то, что вы видите – в совершенную форму.

Француз еще раз заглянул на мгновение в сердце прекрасного камня, затем, нежно держа кольцо в своей руке, вернул его американцу.

– Месье, это украшение для божества.

Американец ничего не ответил, но стоял и смотрел на изысканную форму бриллианта, как влюбленный смотрит на лицо своей возлюбленной. Наконец, он сказал:

– Она не умерла для меня, и пока она со мной, мне нет дела до того, что я страдаю.

Он взял кольцо из ладони и уже собирался надеть его на палец бриллиантом внутрь, как вдруг прекрасная драгоценность выскользнула из его рук и упала на пол. Когда оно соприкоснулось с плиткой пола, раздался негромкий звук взрыва, и из кольца вырвался поток мельчайших сверкающих частиц, которые рассыпались в воздухе, как пыль.

С криком ужаса американец наклонился и поднял кольцо. Бриллиант полностью исчез из оправы.

Эта прекрасная фигура в сердце камня была очагом ослабления, подобно углеродному пятну в природном алмазе, и при резком соприкосновении с полом камень взорвался, точно так же, как лопается капля принца Руперта, когда отламывается ее конец.

– Боже мой!

Слова превратились в крик, и американец попятился назад к стене, его лицо было искажено невыразимыми муками.

– Месье! Месье! Месье!

Правая рука американца сделала быстрое движение назад.

– Она умерла прямо сейчас! – воскликнул он. – О, Боже мой!

Раздался блеск стали, резкий выстрел, и, когда француз бросился вперед, мужчина замертво рухнул на землю!

1903 год

От полюса к полюсу

Джордж Гриффит

Глава I

– Ну, профессор, в чем дело? Полагаю, что-то очень важное, судя по содержанию вашей записки. Каковы последние достижения? Вы решили проблему аэронавигации, или заглянули в царство четвертого измерения, или еще что?

– Нет, пока ничего из этого, мой друг, но кое-что может оказаться столь же выдающимся в своем роде, – ответил профессор Хафкин, положив локти на стол и пристально глядя через него из-под мохнатых, густых бровей на молодого человека, который сидел напротив, задумчиво затягиваясь хорошей сигарой и потягивая виски с содовой.

– Что же, если это что-то по-настоящему необычное и в то же время реализуемое, а вы знаете, мои представления о реализуемом довольно широки, то я готов, если говорить о финансовой части. Что же касается научной стороны дела, то если вы скажете "да", то это будет именно "да".

У мистера Артура Принцепса были очень веские причины для того, чтобы "идти вслепую" в проекте, о котором он не знал ничего, кроме того, что это, вероятно, означало своего рода научную авантюру на сумму в несколько тысяч фунтов. Ему посчастливилось учиться у профессора, когда он был студентом Королевской горнорудной школы, и, обладая редчайшим из всех даров – интуитивным воображением, он видел огромные возможности сквозь ячейки словесной сети профессорских лекций.

Кроме того, благосклонная судьба благословила его двойным наследством. У него была острая и ненасытная жажда знаний, которые удовлетворяются только демонстрацией неопровержимых фактов. Он изучал физические науки просто потому, что не мог удержаться, а его дед оставил ему земельные участки в Лондоне, Бирмингеме и Манчестере, угольные и железные шахты в полудюжине графств, которые приносили почти фантастический доход.

В то же время он унаследовал от матери и бабушки тот интеллект, который позволял ему смотреть на все это богатство лишь как на средство достижения цели.

Позже профессор Хафкин был его экзаменатором по прикладной математике в Лондонском университете, и он сделал настолько поразительную работу, что после получения степени доктора наук он пришел к нему и в кратких, но емких выражениях предложил ему свое личное дружеское участие. Это привело к интеллектуальной близости, которая не только оказалась благоприятной с социальной и научной точек зрения, но и материализовалась во множество выгодных патентов.

Профессор был человеком, богатым идеями, но сравнительно бедным деньгами. У Артура Принцепса были и идеи, и деньги, и в результате такого сочетания личностей человек науки заработал тысячи на своих изобретениях, а человек бизнеса – десятки тысяч, используя их; именно так обстояли отношения между ними в этот вечер, когда они ужинали тет-а-тет в доме профессора на Рассел-сквер.

Когда ужин закончился, профессор встал и сказал.

– Несите вашу сигару в кабинет, мистер Принцепс. Мне нужна трубка, и там мне будет удобнее разговаривать, чем здесь. Кроме того, я хочу вам кое-что показать.

– Хорошо, профессор, но если вы собираетесь взять трубку, я сделаю то же самое. С трубкой лучше думается, чем с сигарой. Она требует слишком много внимания.

Он бросил половинку своей "Мурии" в колосник и последовал за профессором в его святилище, которое было наполовину кабинетом, наполовину лабораторией, и в целом очень уютной комнатой. В старомодном камине горел яркий угольно-дровяной огонь, а по обе стороны очага стояли красивые, глубокие, уютные кресла.

– Теперь, мистер Принцепс, – сказал профессор, когда они уселись, – я попрошу вас поверить в то, что, смею надеяться, вы сочтете невозможным.

– Мой дорогой сэр, если вы считаете это возможным, то мне этого вполне достаточно, – ответил Принцепс. – Что же это такое?

Профессор долго