живота, я вздрогнула – словно горячие иглы пронзили в этот момент мое тело. Шальная улыбка пробежала по Жениному лицу, и, не отпуская моего взгляда, он уверенней спустился рукою вниз по моему животу, даря такое наслаждение, о существовании которого я и не подозревала. Видя, как дрожат мои собственные пальцы, я торопливо расстегивала Женину сорочку – как хотелось бы мне набраться его выдержки, но желание видеть его обнаженные плечи с приставшим к груди золотым крестиком было сильнее меня. Женя не ухмылялся больше – неотрывно смотрел мне в глаза затуманенным взором и безотчетно перебирал мои волосы, позволяя теперь и мне насладиться гладкостью его кожи.

Но позволял он это мне недолго, вскоре продолжив восхитительную игру, начатую раньше. Я уже не вздрагивала от его прикосновений: та нега, которая скопилась в каждой клеточке моего тела, словно собиралась в один большой шар, который полнился все сильнее и сильнее, и наконец шар взорвался, разливая по низу живота тепло, а из груди заставляя вырываться вздохи, которые я унять совершенно не могла, стремясь принадлежать ему полностью, без остатка, только ему одному…

Ночь оказалась чудесной, славной и волшебной. Мы разговаривали с Евгением о самых разных вещах. Я поняла, как жестоко ошибалась, думая, что знаю об этом мужчине все, и радовалась, что у нас впереди целая жизнь, чтобы узнать друг друга лучше.

Вот только, как и все хорошее, ночь очень скоро закончилась. С первыми лучами солнца Ильицкий нехотя поднялся с постели и прошел к окну. Поморщился, выглядывая во двор сквозь щель между портьерами:

– Скоро совсем рассветет…

– Ты уже уходишь? – встрепенулась я.

– Могу остаться, если хочешь, – хмыкнул он. – Но кто-то ведь должен прийти на помощь твоему Кошкину, ежели что случится.

Я ответила не сразу и неожиданно даже для себя:

– Женя, я все же поеду с тобой…

– Я сказал, ты останешься здесь – и точка! – не слушая, перебил он меня. Но тотчас несколько сбавил тон: – Я помню, что обещал давать тебе право выбора, но пускай это начнется хотя бы со следующей недели.

Примерно такого ответа и следовало ждать. Впрочем, смирилась я довольно скоро: Ильицкий теперь одевался, собирая по комнате свои вещи, а я, подперев голову рукою, за ним наблюдала.

А потом он вынул откуда-то кобуру с револьвером, чуть задержался на ней взглядом и сказал:

– Собственно, я хотел, чтобы это осталось у тебя. На всякий случай.

Я лишь фыркнула в ответ:

– Ты же знаешь, что я совершенно не умею пользоваться оружием… – Я все еще переживала свой позор на стрельбище в Березовом.

– Ерунда, тебя просто не учили должным образом. Иди-ка сюда.

Не став спорить, я закуталась в простыню и приблизилась.

– Смит-вессон? – не очень уверенно спросила я.

– Он самый.

Я взяла револьвер и, как и в прошлый раз, едва могла удерживать его на вытянутой руке. Но тотчас мне на помощь пришел Ильицкий и приподнял мой локоть. Встал позади и, склонив голову ко мне, ровнее направил вторую руку.

– Во-первых, возьми обеими, – посоветовал он, – хотя мышцы тебе, конечно, следует подкачать…

– Что сделать? – не поняла я.

Однако, взяв револьвер, как велел Ильицкий, я с удивлением обнаружила, что держать его так намного удобней.

– Встань прямо и устойчиво, – продолжил Евгений, – теперь зажмурь один глаз и наведи ствол так, чтобы мушка и цель сошлись. А дальше все просто – взводишь курок и нажимаешь на спусковой крючок.

Да, на словах все было просто. Я вздохнула и опустила револьвер:

– Это бесполезно, я не попаду.

– На расстоянии, может, и не попадешь – для этого нужно долго тренироваться. Но если он будет в двух шагах от тебя, то вполне.

– Я не смогу выстрелить в человека, – ответила я еще тише. И повернулась, заглядывая ему в глаза. – Женя, я не смогу.

– А ты не думай о том, что это живой человек, – это цель. Противник. И он выстрелит в тебя не задумываясь.

Без сил я снова покачала головой. Происходящее казалось нереальным – никогда не думала, что мне придется считать человека лишь целью или мишенью. Да, я пожелала когда-то смерти Сорокину, но малодушно полагала, что лишать его жизни самой мне не придется.

Да и о чем я вообще – Сорокин нужен нам живым! Значит, мне точно не придется пользоваться оружием. Я немного успокоилась.

– Да, чуть не забыл, – продолжил Ильицкий, понижая голос еще более, – если все же кого-нибудь застрелишь, то тотчас бросай револьвер на месте и уходи. Не вздумай уносить его с собой.

Я чуть оживилась, отмахнувшись от горьких мыслей, и собралась было поразить Ильицкого своими знаниями.

– Между прочим, – ехидно начала я, – здесь выгравированы цифры, по которым все равно можно вычислить…

Однако я покрутила оружие в руках, пытаясь найти гравировку, но обнаружила, что цифры заботливо спилены с законного места…

Ильицкий, приподняв бровь, внимательно слушал и ждал продолжения.

– Впрочем, не важно, – смешалась я, отвернулась и торопливо убрала револьвер в свой ридикюль.

Потом бросила взгляд на окно – практически утро. Как не хотелось мне расставаться, но Ильицкого нужно было отпустить.

– У нас встают только в шесть, я провожу тебя, – сказала я, поспешно накидывая сорочку и шаль на голые плечи.

– К слову… – окликнул меня Евгений, кивнув на банку с цветами, которую прежде я отчего-то не заметила. – Понятия не имею, что это, но это стояло под твоей дверью, когда я входил.

Я еще раз посмотрела на банку. Это были ярко-алые бегонии, именно такие, заботливо взращенные Аннушкой, я каждый день видела в горшках на первом этаже нашей парадной. Полагаю, больше я их там не увижу.

– От поклонников, должно быть, – пряча совершенно счастливую улыбку, ответила я.

Цветы, разумеется, были от мальчиков. Мне стало так невообразимо тепло на душе, что и вчерашний эпизод с тараканами казался уже милой шуткой. Я бережно поставила банку с бегониями на комод, после чего все-таки вывела Ильицкого по черной лестнице во двор.

На прощание дотянулась до его губ и поцеловала. Потом задержалась взглядом на его глазах, будто впитывая каждую черточку любимого лица.

– Что? – Ильицкий насторожился, поняв, кажется, что я чего-то недоговариваю.

– Ничего. Иди, уже совсем светло – тебя увидят.

А потом, больше не взглянув на него, поскорее скользнула за дверь и закрыла за собою.

Дело в том, что прошлым вечером, до того, как я, пытаясь выглядеть опытной соблазнительницей, вручила Ильицкому ключ от черной лестницы, у нас со Степаном Егоровичем состоялся один короткий разговор. Потому как наш план по поимке Сорокина нуждался в некоторой корректировке,