– Садись, – показав на скамейку, сказал он. Я сел, а Холден, поставив руки на бедра, посмотрел в пол, а потом перевел взгляд на меня. – Что случилось?

– Я не…

– Мне плевать, что ты не хочешь это обсуждать. Ты – часть команды и основная причина, почему мы сегодня продули. Ты хреново прикрывал сегодня и выложился в лучшем случае процентов на двадцать.

Мне стало стыдно от того, насколько точна была его оценка.

– Потому моя обязанность как капитана – выяснить, что происходит, хочешь ты рассказывать или нет. Либо говоришь сейчас, либо я устрою тебе райскую жизнь на каждой тренировке, пока не признаешься.

Я поджал губы.

– Что, заставишь меня круги наматывать?

– Если потребуется.

Я покачал головой и опустил плечи, упершись локтями в колени.

– Семейные проблемы. Без обид, но ни с кем делиться не хочу.

– Кто-то умер?

Я хмуро глянул на Холдена.

– Что? Нет. И было немного грубо, Кэп.

– Мне нужно знать, насколько все серьезно.

– Зачем? Чтобы ты меня заменил?

Он бросил на меня взгляд, подтвердивший его прежнее заявление.

Если понадобится.

Я взъерошил рукой волосы и снова выпрямился.

– Я расстался с Джианой. Вернулся к Малии. Мама едет на реабилитацию. Мой отец – кусок дерьма, которому на все плевать, а если ты сместишь меня с моего места, богом клянусь, я тебя убью, Холден, потому что ты лишишь меня единственного повода для радости. Футбол – моя жизнь, – выпалил я и удивился тому, что от этих слов у меня перехватило дыхание. – Он… футбол – все, что у меня осталось.

Я посмотрел на него, тяжело дыша, и увидел, что его лицо немного смягчилось.

– Ты вернулся к Малии, – сказал Холден, не обратив внимания на остальное.

Я хмыкнул и снова уперся взглядом в пол.

– Да.

– Этого ты хочешь?

– Да, – встав, соврал я. – А теперь я могу идти, сержант, или вы отправите меня на гауптвахту?

Холден посмотрел на меня взглядом, подсказавшим, что его совсем не позабавила моя шутка. Однако, похоже, ответ его удовлетворил и он перестанет меня мучить – во всяком случае, до конца дня.

– Иди, – махнув на меня рукой, сказал он. – А к понедельнику приведи мысли в порядок.

Я кивнул, но, когда подошел к двери, Холден снова меня окликнул.

– И не забывай, что мы не просто твоя команда, – бросил он напоследок.

Я подождал, но поворачиваться не стал.

– Мы друзья. Мы семья. Клэй, я знаю, что ты всегда первым протягиваешь руку помощи, но мы тоже можем помочь. – Он помолчал. – Ты просто должен нам позволить.

Его настрой словно пронзил меня раскаленным клинком, воткнутым между ребер, потому я лишь кивнул, показав, что услышал его, а потом выскочил за дверь и пошел к раздевалке.

А свернув за угол, тут же увидел ее.

Джиана стояла в конце тускло освещенного коридора, ее волосы были собраны в растрепанный пучок. Она возилась с ключами к своему кабинету, придерживая под мышкой айпэд. Даже издалека я заметил такие же круги у нее под глазами, что были у меня. Ее плечи были понуро опущены, что напомнило о боли, которую я ей причинил.

Когда дверь открылась, Джиана вздохнула и огляделась в коридоре.

И застыла, увидев меня.

В груди появилась такая жгучая боль, словно я разом почувствовал все перехваты, жертвой которых становился за свою карьеру. Эта была сокрушительная и безжалостная пытка, но я все равно воспользовался каждой ее чудовищной секундой, чтобы еще немного поглядеть на Джиану.

Она открыла рот и уже было шагнула ко мне, но вдруг остановилась и поджала губы.

А потом шмыгнула в кабинет и хлопнула дверью.

Джиана

– Мне больно видеть тебя в таком состоянии, – сказал папа, попивая бурбон, пока я вилкой возила салат по тарелке. Мне подумалось, что, если немного его передвину, станет казаться, будто я поела, но кучка рукколы была другого мнения.

Я отпустила вилку и, повержено вздохнув, откинулась на спинку стула.

– Знаю. Извини, пап.

– Не хочу, чтобы ты извинялась за свои чувства. Хочу, чтобы ты рассказала мне, и мы выяснили, можно ли как-то исправить то, что причиняет тебе боль.

– Нет.

И хотя уголок его рта чуть приподнялся, папа свел брови на переносице, и очки в черной оправе сдвинулись на носу. Он покрутил стакан, сделал еще глоток, а потом поставил его на стол и наклонился ко мне.

На меня смотрели те же глаза цвета морской волны, только они были темнее, как и цвет кожи и волос. Но любой прохожий заметил бы, что мы родственники, что у него я переняла больше, чем у мамы.

– Все вышло из-под контроля, да?

Я кивнула и снова схватила вилку, чтобы просто чем-то занять руки.

Папа постучал по столу большим пальцем.

– Да, ты в таком возрасте, когда жизнь становится труднее. Наверное, ты еще не раз столкнешься с проблемами, решить которые будет непросто.

– Меня это с ума сводит, – призналась я. – И… мне больно.

Последнюю фразу я произнесла тихо и поморщилась, когда сердце сжалось с той же лютой болью, которая без промедления набрасывалась на меня с тех пор, как Клэй меня бросил.

Он меня бросил.

Я до сих пор не могла в это поверить.

Я всегда думала, что стадии горя надо прожить по порядку, но поняла, что болтаюсь между ними, как мячик, и врезаюсь в отрицание, чтобы быстро перемахнуть к гневу, а потом впасть в депрессию. Хотя принятия я еще не достигла.

Отчасти я даже надеялась, что никогда его не достигну, потому как оно означало бы, что все произошло по-настоящему.

Случившееся до сих пор казалось кошмаром, словно это произошло с кем-то другим. Я не переставая смотрела на свой телефон, желая, чтобы Клэй позвонил, желая самой поднять трубку и написать ему. А когда поняла, что не хочу сталкиваться с ним на стадионе, задумалась, не уволиться ли вообще, чтобы больше никогда не приходилось его видеть.

В день матча мне без особого труда удалось загрузить себя работой. Даже после проигрыша нужно было разобраться с журналистами. Закончив, я поплелась к своему кабинету в расчете, что Клэй уже ушел или хотя бы вернулся в раздевалку.

Но он, безусловно, оказался в коридоре, смотря так, словно это я разбила ему сердце.

Побежать к нему мне хотелось так же сильно, как осыпать проклятиями и плюнуть в лицо.

Я была подавлена.

Обиднее всего мне было не из-за того, как Клэй поступил, а потому как я