Шрифт:
Закладка:
Но сгорать со стыда Стефан мне не позволил. Обнял и прижался губами к шее. Собственнически, не скрываясь.
– Где ты так долго пропадал, Стефан? – сверлила Мотя его взглядом. – Я уж думала, ты не приедешь, и нам придётся Новый год в одиночку встречать.
– Я вернулся, – просто сказал он. – Не ворчи. Нике сегодня девятнадцать. Я не мог пропустить этот день.
Мотя ахнула.
– И молчала, партизанка! – обиделась она на меня до слёз. – Как же так! Ни подарков, ни праздничного ужина – ни-че-го!
– Всё будет, – обнял её, успокаивая, Нейман. – И ужин, и праздник, и радость.
Мотя расплакалась. Прижала его к себе. Видимо, она не ожидала, что её названный сын когда-нибудь оживёт настолько, чтобы вот так проявлять чувства.
Это было какое-то трогательное единение. А у меня снова сухостью обожгло глаза. Я бы могла ещё потерпеть разлуку, только чтобы всё это испытать заново: и возвращение Стефана, и то, что случилось в моей комнате, и его тепло, что согрело Матильду.
Дом ожил. Здесь очень большие махровые и чуткие уши. Скоро о моём дне рождении знали все.
– Ты как магнит, Ника, – сказал Нейман, наблюдая, как бегает, суетясь, прислуга. – Ты притягиваешь, располагаешь к себе, ничего особенного для этого не делая.
И я вдруг поняла: я им нравлюсь. Всем этим горничным, кухарке, подсобным рабочим. Охране и водителям. Ну, Дан не в счёт, но я старалась о нём не думать. Лия тоже не в счёт, но её здесь больше нет.
Это безмерно меня удивило. Я всю жизнь сторонилась людей. Старалась косить под мальчика, чтобы не привлекать внимания мужчин, потому что знала: их ко мне тянет, я их чем-то привлекаю невольно. Но то, что я действую так и на женщин, даже не догадывалась. Что во мне есть нечто, за что можно любить, испытывать расположение симпатию.
Это была моя маленькая семья. То, чего у меня, считай, никогда не было толком. То, чего я не могла прочувствовать, понять, осознать до конца. А теперь… дом, люди, кот, собака… Мотя и Стефан. Так много всего, что хотелось петь, танцевать, кричать от избытка чувств, радоваться каждой улыбке, каждому доброму слову. И я всё это получала.
Может, поэтому так тревожно билось сердце в груди. Сердце хотело объять мир и понимало: наступит день, когда всё изменится. Сердце так привыкло быть осторожным, что не верило в то, что хрупкое равновесие продлится долго.
Это был самый счастливый Новый год в моей жизни. Даже прошлое меркло, теряло краски. В те напоённые теплом дни я осознала, что прошлым жить нельзя. Нужно отпускать тех, кто ушёл безвозвратно и позволить себе окунуться в то хорошее, что тянулось ко мне и ждало, хотело, чтобы я наконец-то успокоилась, умиротворилась и перелистнула старые страницы.
Вовсе не нужно ничего вычёркивать и переписывать. Достаточно помнить. Тогда будут силы открывать окна, что несут добро и свет, радость и счастье.
Мы снова украшали дом – добрались и до второго этажа. Я вдруг решила: там больше не будет мрачного средневековья. Настало время Просвещения и Света.
Я мирила Чертяку и Санту. Кот шипел, как настоящее исчадие ада. Санта оказался забавным добряком, храбрым и доверчивым пёсиком. Он Чертяку не боялся. Лез к нему, виляя хвостом. Чертяка не сдавался – показывал клыки, топорщил усы и шерсть, но с каждым днём я видела: его сопротивление тает. Бить малыша он не смел. На чёрного засранца кто только не орал страшным голосом, чтобы не смел когти на малыша выпускать.
– Это была плохая идея, – философски замечал Стефан, но я не раз слышала, как он ругает кота. У Неймана это получалось мастерски: грозный голос, холодные интонации. Будь на месте Чертяки человек, уже бы ползал на заднице и мечтал сделать что угодно, лишь бы больше Нейману под руку не попадать.
Мотя хихикала, прикрывая рот ладошкой. Качала головой и закатывала глаза. Она светилась и будто сбросила десяток лет – не меньше. Преобразилась неимоверно.
– Ещё бы внуков дождаться, – кидала она на меня пронзительные взгляды, а я прятала глаза.
Когда меня никто не видел, я украдкой прижимала ладони к животу. Может, дождётся. Очень скоро. Мы со Стефаном совсем с катушек слетели. Жили одним днём. Он не предохранялся, а я так и вовсе никогда этого не делала. Всё собиралась сходить в клинику, но так и не дошла. Стыдилась и боялась. Да и «осадное» положение играло не мне на руку. Явиться к гинекологу в сопровождении охраны я не могла. Это было выше запасов моей смелости.
Стефан ничего не говорил. Но я помнила: он очень внимательный, и если поступает так, значит точно знает, что делает. «Потерял голову от страсти и обо всём забыл» – это не о Неймане.
Может, поэтому в душе моей родилась надежда: он хочет того же, что и я. Иначе всё было бы, как и прежде.
Это был ещё один уровень наших отношений. Ещё один шаг навстречу друг другу. И я больше не задумывалась. Просто шагала. Просто жила тем, что у меня было на тот миг, на тот короткий отрезок отпущенного нам времени.
– Чего ты хочешь больше всего? – спросил меня Стефан тем вечером.
Он изменился. Оставаясь всё тем же властным, не всегда понятным, нередко неуживчивым типом, Нейман умел удивлять.
На Новый год он подарил мне машину. Подарок по-взрослому. Сказать, что я онемела, – ничего не сказать.
– Хватит уже протирать пассажирские сиденья, – ухмыльнулся он, глядя на моё изваяние. – Пора осваивать столичные трассы.
Я бы хотела завизжать и на шее у него повиснуть, но сдержалась. По привычке, наверное.
– Санта всё равно дороже, – сказала я, переводя дух.
– Можешь «спасибо» не говорить, Ника, – прятал Нейман улыбку. – Достаточно поцеловать. Только правильно поцеловать.
Он подшучивал. У него даже чувство юмора было, как оказалось. Своеобразное, но всё же.
И я его поцеловала. В губы. Развратно, как только смогла. Он не упустил своего шанса углубить поцелуй и пройтись руками по моему телу, сжать крепко ягодицы. Стефан вообще часто делал то, чего хотел. Именно здесь, в этом доме. Будто пробудился внезапно, как Спящая Красавица. И пусть это звучит смешно. Он будто наизнанку шитый. Всё у него нестандартно. Может, поэтому без конца сбивал с толку и не давал скучать.
– Так чего же ты хочешь? – переспросил он, понимая, что я зависла, погрузившись в собственные мысли.
Мы валялись на огромной кровати, на втором этаже. Тут теперь уютно. Ну, почти. Я немного поработала дизайнером и кое-что изменила, не спрашивая у Неймана разрешения. А он и глазом не моргнул.
Каждое утро я убегала, чтобы рисовать. Не на бумаге, как раньше, а на ровных стенах его владений. Именно здесь, где холодно и безлико. Я мечтала это изменить.
Всё получилось само собой. В меня вселилось такое вдохновение, что я бы торчала здесь сутками, но пыталась не увлекаться чересчур, потому что дом, люди, животные, Мотя и Стефан тоже нуждались в моём внимании. И эти новые чувства радовали, доставляли необычайное удовольствие.
