– Похоже, – кивнул Сармат, играя с ее волосами. – Только окончание княжегорское. Я знал одну ханшу, которую звали… ах, погоди… кажется, Нур-шавут.

– У нее было шесть рук?

– Нет, всего две.

– А у Нуржавуты – шесть, – победно сообщила Кригга. – Мы верили, что она лежала на озерном дне и просыпалась с первой грозой. Что кожа у нее бело-серая, глаза – как щелочки, а между пальцами – перепонки. От ее злобы в озере никогда не водилось рыбы, только жабы по берегу прыгали. Жабы ее и кормили: скакали по садам и огородам, собирали отпечатки людских хворей. А потом возвращались. Стоило им подойти к озеру, как Нуржавута хватала их шестью руками, притягивала к себе и слизывала с их кожи хвори длинным языком.

– Какой ужас. Зачем вы к ней ходили?

– Подожди, скоро узнаешь. – Увлекшись, Кригга приподняла ногу и, рассматривая ее, ребячливо пошевелила пальцами. – Больше всего Нуржавута ненавидела молоденьких девушек. Бывало, жабы наквакивали ей о какой-нибудь красавице на выданье. Нуржавута свирепела, и от ее гнева бурлило озеро – клянусь, я сама видела пузыри. Когда такое случалось, Нуржавута выплевывала одну из тех хворей, что поглотила, и посылала своих прислужниц обратно. Жабы припрыгивали к дому девицы – обязательно ночью, когда та спала. Пробирались к ее постели, садились на грудь и лоб. И наутро несчастная девица просыпалась уродливой и больной.

– Гадкая Нуржавута.

– Перестань смеяться, – прыснула Кригга. – Мы правда в это верили. Поэтому девушки предпочитали задабривать Нуржавуту. Приходили в майскую ночь после грозы. Бросали в озеро кольца и бусы, браслеты и серьги, чтобы смягчить ее жадное сердце, слепленное из ила и жабьих косточек. Нуржавута очень любила украшения.

– Прямо как я?

– Не перебивай!

– Прости. – Сармат подбросил ее волосы: они застилали ему бедра и сбегали на ковер. Пряди опустились пушистым пшеничным облаком. – Но меня расстраивает твоя история. Я не знал, что в Пустоши есть еще одно существо, алчное до цацек и девичьего внимания.

Хохотнув, Кригга продолжила рассказ.

– Если задобрить Нуржавуту, можно пустить по ее озеру венок и узнать свою судьбу. Прибьет к берегу – муж будет дурной и жестокий, хуже некуда. А чем дальше отнесет, тем лучше. Окажется на середине – значит, пряхи подготовили хорошего жениха, любимого. Но если венок пошел на дно, то дело плохо – Нуржавута почувствовала запах грядущей беды и решила полакомиться, оттого и забрала венок себе. – Кригга вмиг посерьезнела. – Говорили, много у нее такой поживы. И до сих пор лежат на ее дне венки, утянутые от тех, кого ждало большое горе.

– Ты ходила к ней?

– Да, однажды. Когда только перестала считаться ребенком. Лет в двенадцать. – Она задумчиво вздохнула, обвивая себя руками. – Это была красивая ночь, тебе бы понравилось. Как сейчас помню. Выпало на полнолуние, и вода качала золотой круг. Все озеро Нуржавуты покрывали кувшинки и ряска. Его окружали рогоз и стрелолист, на берегах цвел шалфей, и пахло тинисто и сладко. Мы пели, и жабы от нас не отставали.

– Надеюсь, – Сармат склонился и отрывисто поцеловал ее в лоб, – твой венок доплыл до середины?

– Нет, – отозвалась Кригга, мрачнея. – Он утонул. Поэтому я туда больше не возвращалась.

Она села, потягиваясь.

– Дурные пророчества, – усмехнулся Сармат, проводя пальцем по ее позвоночнику от шеи до поясницы. – Ненавижу.

Кригга подняла волосы, открывая спину, – чтобы Сармату было сподручнее ее гладить.

– Твой черед.

Это был частый уговор на ночи, которые они провели вместе, – история за историю.

Сколько они уже друг другу рассказали! Правда, Кригга думала, что ее были и небыли – галька подле самоцветов и жемчужин, с которыми она сравнивала слова Сармата. Он говорил не в пример красивее и ярче, и каждую его историю Кригга переживала как собственную. То смеясь, то плача, задыхаясь от ужаса или восторга.

Сейчас Сармат рассказывал, как в юности ходил с посольством к великому хану – когда у его отца, халлегатского князя, еще теплилась надежда подружиться с тукерами. Но хан не желал иметь ничего общего ни с Халлегатом, ни с его правителем, предпочитая дружбе холодное равнодушие – для открытой войны и у тукеров, и у княжегорцев было чересчур много собственных хлопот.

– К тому же великий хан обиделся, что отец послал к нему меня, – поделился Сармат. – Всего лишь третьего сына, почти мальчишку – мне было лет пятнадцать. Он посчитал это оскорблением. Великий хан не знал, что мой отец тоже не очень-то хотел меня отправлять. Я, понимаешь ли, уродился бешеным и бестолковым, но выбора не оставалось – Хьялма для таких путешествий был слишком болен, а Ярхо всегда управлялся с оружием лучше, чем с языком. А что это за важные послы, да без княжьего сына, если их в Халлегате аж пятеро?

– Неужели ты не уговорил хана? Тукеры ведь стали твоими соратниками.

– Позже стали, – пожал плечами Сармат, перекатываясь на спину. Кригга сидела рядом. – Великий хан был мужчина бывалый. Его не проняли ни отцовские советники, ни неоперившийся я. Мы все потом отхватили благодарностей – и я, и советники. Отец еще больше уверился в том, что от меня нет проку, но в тот приезд я подружился с одним из младших ханских сыновей. Он взял себе имя, которое должно быть тебе известно: Сулха-Тогру. Ну или, как говорят мои дорогие княжегорцы, Сунгур, уж очень они любят все упрощать.

– Хан Сунгур! – поразилась Кригга. – Тот, кто собрал под собой разрозненные станы. Основатель Улуса Сунгура, Белого Ханства.

– Да. Тогда он был ничем не выдающимся отпрыском в бессчетной веренице ханских детей. Даже родился он не от законной жены, а от наложницы, рабыни с востока. Славный парень. В то время он был со мной примерно одних лет. Я неосторожно съязвил, что-то про сыновей: мол, кто-то третий, кто-то – сто третий. Сулха, конечно, обиделся и вызвал меня на бой. Пришлось улизнуть с праздника, который хан скрепя сердце устроил в честь нашего приезда.

– И кто победил?

– Обижаешь, душа моя.

– Ты?

– Конечно! – закатил глаза Сармат, но тут же рассмеялся: – Правда, я сжульничал, и поэтому Сулхе не было так горько. Мы поругались, помяли друг другу бока, а потом вместе пили до утра. – Развалившись на ковре, он поднял руку и легонько погладил Криггу по щеке. – Спустя годы я дождался смерти своего отца и пошел против братьев. Сулха же… хм, по сути, он сделал то же самое. Но братьев у него было больше. Проблем – тоже. И в народной памяти он остался героем. Одаренный полководец, умный, но беспощадный правитель, что собрал под собой разрозненные кочевья.