Требоний не поленился приехать из Самосаты в Эдессу, чтобы приветствовать Клавдию Акте. Конечно, он вошел, звеня и гремя своими знаками отличия; он было взял еще более победный тон, чем Кнопс. Он петушился, громко и недвусмысленно восхищался красотой Акте, смеялся своим знаменитым жирным смехом, угощал собеседницу своими лучшими остротами. Акте с интересом наблюдала это шумное явление: ничего подобного она еще не видела. Она пощупала знаки отличия, заставила Требония рассказать историю о Стенном венце, весело провела с ним полчаса. Считая себя уже у цели, он вдруг с довольным видом обхватил ее за плечи крепкой, покрытой рыжеватым пухом рукой.

– Ну, малютка, а ведь неплохо было бы нам…

Она отшатнулась, даже не возмущаясь, но с таким безмерным удивлением, что он, в свою очередь, отчаялся в успехе.

Вечером, сидя в своем кабачке, Кнопс и Требоний делились впечатлениями от встречи с Акте. Впечатления эти, однако, успели сильно измениться в их глазах. Теперь оба они находили, что Акте делала им авансы; но для такой несколько уже потрепанной дамы она слишком претенциозна, и претензии ее отнюдь не соответствуют ожидаемому удовольствию. У них, занятых людей, попросту не хватит времени для этакой жеманной козы.

Они говорили, напрягая голос. Люди, сидевшие вокруг, почтительно прислушивались к речам и деловито разносили их слова по городу.

10

Воскресший из мертвых

Теренций, узнав, что Клавдия Акте приехала в Месопотамию повидаться с ним, отнюдь не ускорил объезда вновь завоеванных городов. Он боялся этого «нового» свидания с Акте. Правда, желание Акте посетить его свидетельствовало о ее доброй воле. Тем не менее он ожидал этой «новой» встречи с тем же чувством, с каким в свое время ждал брачной ночи с Марцией. Акте знала Нерона лучше, чем кто-либо на свете. Нерон означает – «Муж», «Мужественный», и Акте было известно, что Нерон носил это имя с честью.

Но, утешал он себя, разве он не Нерон? Разве он не стал Нероном «до мозга костей», так, что все побуждения Теренция неизбежно становились побуждениями Нерона? Если на мужскую силу Теренция Акте не действует, то в худшем случае это только доказывает, что Нерон потерял к ней влечение. Этот вывод вернул ему бодрость.

Он счел уместным не самому отправиться в Эдессу, а пригласить Акте к себе в Самосату. Акте была изумлена. Разве подлинный Нерон поступил бы так? Вероятно, нет. Но трудно было заранее предвидеть его поступки. Нельзя было с уверенностью сказать, что он сделал бы это, а того не сделал бы. Одно мгновение она колебалась – ехать ли ей в Самосату. Она рассказала Марции о приглашении императора, не скрывая своих сомнений. Марция сказала ей доверчиво:

– Не поехать ли мне с вами, дорогая сестра?

Так как Акте промолчала, она не упорствовала. Но лишь настойчиво попросила:

– Возвращайтесь поскорее. Я покажу вам Лабиринт.

О Лабиринте она не заговаривала с той первой встречи.

Итак, Акте одна уехала в Самосату. Она ждала встречи с императором в мучительно-счастливом напряжении, которого не испытывала уже долгие годы. В то утро, когда ее предупредили, что император посетит ее, она принялась ходить по всем комнатам, нарядившись как бы для подлинного Нерона, взбудораженная ожиданием. В сотый раз старалась она представить себе, что сделал бы настоящий Нерон, если бы снова свиделся с ней при таких обстоятельствах, после столь долгой разлуки. Он рассмеялся бы тихо, добродушно, по-мальчишески, он подошел бы к ней близко, близко, потянул бы носом, обнюхивая ее, приблизил бы серые близорукие глаза к самому ее лицу, пристально взглянул бы на нее и только затем обхватил бы ее милыми мясистыми руками, рассмеялся, засиял, бросил несколько торопливых греческих слов. Затем замолчал бы, сопя, учащенно дыша, взял бы ее руки, крепко пожал и сказал бы на простом латинском языке:

– Здравствуй, Акте. Здравствуй, маленькая Акте.

Да, так именно он сказал бы, хотя ростом он и был не больше ее самой.

Клики перед домом, слова команды и звон оружия. Шаги вверх по лестнице. Знакомые шаги. Дверь распахнулась, портьера отброшена. Входит незнакомец.

Нет, не незнакомец: в комнату входит Нерон. Это его лицо, его широкий лоб, его рыжеватые волосы, его серые прищуренные близорукие глаза, его толстая, по-детски оттопыренная нижняя губа. Он идет к ней, он смеется добродушно, по-мальчишески, он подходит близко, близко, пристально смотрит на нее, хватает ее белыми мясистыми руками, сияет. И вот звучит голос Нерона, он бросает несколько торопливых греческих слов. Его ли это голос? И как странно он произносит «тэту».

Нет, только не придираться, не хулить, не сомневаться. Она хочет, чтобы это был его голос. Это его голос. И вот этот голос произносит на простом латинском языке:

– Здравствуй, Акте, здравствуй, милая Акте.

Красивое удлиненное лицо Акте побелело, как будто она превратилась в одну из своих статуй. Безвольно, почти бессильно принимала эта обычно так хорошо владеющая собой женщина юношески бурные ласки незнакомца. Возможно ли это? Она видела на шее Нерона рану, через которую вытекла его кровь, его жизнь, – она помогала обмыть его труп, она поцеловала его, она присутствовала при возложении тела на костер и сожжении, его пепел торжественно хранился в мавзолее ее парка в Риме. И вот этот человек здесь, его близорукие глаза, его дерзкие, детские, чувственные, царственные губы. Все было толще, массивнее, пышнее, – ведь он стал на тринадцать лет старше, – но это было его лицо, его облик. Могли ли боги вторично создать тот же образ? Она, конечно, знала о шутке, которую сыграл тогда Нерон с горшечником Теренцием, и в обострившем все ее чувства напряжении она замечала не только неправильное произношение «тэты», но и все малейшие оплошности. И все же она испытывала страх, счастливый и отчаянный. Комната была полна Нероном, ее возлюбленным, так именно ее руки касались Нерона, так