Шрифт:
Закладка:
Для меня совершенно очевидно, что государство должно поддерживать культуру. А телевидение и газеты — это тоже культура. Когда начинаются глупейшие разговоры про самоокупаемость, я зверею! У нас даже банки в стране на государственных дотациях. Банки! Самоокупаемость культуры — это такая же нелепость как «самоокучиваемость» картошки. Не бывает. Грантовая форма поддержки тоже неплохая вещь. Но у этой поддержки не должно быть либерального крена, как сейчас. К тому же развелось великое множество «грантокопателей», умеющих только писать заманчивые заявки, а потом лихо отчитываться о больших казенных деньгах, потраченных черт знает на что.
— Вы писатель разноплановый. А что вам нравится писать больше всего?
— Вы мою разноплановость преувеличиваете. У любого состоявшегося писателя вы найдете стихи, малую и крупную прозу, публицистику и драматургию. Это нормально. У Лескова была одна, не очень удачная пьеса. А Горький, я считаю, как драматург не менее значим, чем Чехов, если не более… Ему просто не повезло (с Лениным дружил), а на самом деле он один из величайших драматургов XX века. Какой из жанров мне ближе? Многое зависит от того, о чем история, которую хочется рассказать. Есть такие сюжеты, которые просятся в драму или комедию, а другие возможно реализовать лишь в романе.
Лет десять назад Александр Ширвиндт заказал мне для своего театра комедию. А у меня, как на зло, не было свежего драматургического сюжета. И я решил схитрить — воспользоваться одним из замыслов, припасённых для прозы. Фиг-то! Ничего не получилось. Всё рассыпалось. Жанр не обманешь, это не жена. Но комедию «Чемоданчик» я написал, она до сих пор идет в театре Сатиры. Оригинальный сюжет про то, как у президента сперли ядерный чемоданчик, пришёл в голову во время концерта певицы Ирины Шоркиной, моей хорошей знакомой.
— Нет ли у меня ощущения, что мои ранние повести «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Апофегей» повлияли на развал Советского Союза? Есть. Но вот в чем тут сложность. Писатель никогда не может до конца просчитать, а он и не должен это делать (иначе не получится художественного произведения), как его творение может быть использовано противоборствующими силами в данной общественно-политической ситуации. Если вы думаете, что Блок, сочувствовавший эсерам, поэму «12» писал, чтобы поддержать большевиков, то глубоко ошибаетесь. Он к большевикам относился очень подозрительно. Но так получилось, что великая поэма сработала на них, хотя вся партийная критика обалдела, обнаружив Христа во главе отряда красногвардейцев.
Насколько повлияла повесть «Сто дней до приказа» на состояние Советской армии? Примерно так же, как «Поединок» Куприна повлиял на состояние российской армии, которая войну с Японией все-таки проиграла. У писателя-реалиста вообще нет намерения влиять, его задача максимально точно описать то, что он видит вокруг, не приукрашивая и не очерняя. Не думаю, что у меня вышел пасквиль. Я же не диссидент, вроде Войновича… Хотя повесть семь лет не печатали. Меня вызывали в верха и всякий раз говорили: «Ну, вы-то ещё написали деликатно, мы-то здесь знаем, насколько серьёзная ситуация в армии. Но как-то надо выходить из этого положения…»
Вот чего мы, советские писатели последнего поколения, не понимали… Нам казалось, «коммуняки» (я был членом КПСС) некоторые темы трогать не дают из-за боязни свободного слова. А на самом деле всё было куда сложнее. Просто советская система управления была устроена таким образом: если какое-то отрицательное явление попадало на страницы газет, литературного произведения, в кинематограф, власти должна была предложить обществу — конкретную систему мер по «изживанию этих недостатков». А не просто вбросить весь негатив в информационное пространство — и будь что будет. Именно так зачастую себя ведёт сегодняшняя власть.
Я написал в своих первых повестях о том, что было на самом деле. Честно. Экранизации — другое дело. Фильме «ЧП районного масштаба» это уже один из первых образчиков жёсткой антисоветской пропаганды. Я говорил об этом режиссеру Сергею Снежкину. Первоначальный отбор актёров (теперь — это кастинг) шёл по фотографиям из картотек студий. Например, у меня первый секретарь райкома партии Ковалевский — положительный персонаж. Не потому, что я «играл в соцреализм», просто те секретари райкомов партии, которых я знал, были хорошие, порядочные, умные люди. Помню, Снежкин показывал мне фотографии. Смотрю, актёр, выбранный на роль Ковалевского, один в один похож на Геринга. Только фуражки немецкой не хватает. Я говорю: «Серёж, ты обалдел? Это же вылитый Геринг!» Он: «Ты заметил?! Очень хорошо. А вот на этого посмотри. Правда, сволочь? Это твой ответорг Чесноков…» Он у меня в повести и вправду тот еще фрукт, но обаятельный.
Я понимаю, что мои первые повести и картины, снятые по моим книгам, так или иначе были использованы в борьбе за умы и настроения советского общества. Но по-другому я написать не мог…
— Наша литература сейчас переживает не самый лучший период. И это связано с тотальной депрофессионализацией писателей. К советским литераторам можно было предъявлять разные претензии. Некоторые были трусоваты или беспринципны, многие чересчур идеологизированы и ангажированы. Кого-то Бог обделил талантом, но все они владели литературным ремеслом в меру отпущенных им способностей и усердия, никто не опускался ниже красной линии, когда начинается густопсовая графомания и откровенная безграмотность. Сегодня ситуация запредельная. Если вы возьмёте с полки книгу победителя «Букера», «Большой книги», «Ясной поляны», откроете на первой странице и начнёте читать, то сразу обнаружите полную профессиональную беспомощность. Графомания чистой воды. А ведь речь идет о книгах-лауреатах.
Мое мнение: это делается специально. Зачем? Бездарность управляема. Напомню, писательское сообщество в своём большинстве ельцинских реформ не приняло. Писатели разделились на две неравные группы: на тех, кто был «против», большинство, и тех, кто «за» шоковые реформы — меньшинство. Меньшинство решили усилить за счет призыва «прогрессивной литературной молодежи» — независимо от таланта, главное — правильные политические взгляды. Занималась этим, к сожалению, государственная структура — Роспечать. Двадцать лет ею руководили выходцы из избирательного штаба Ельцина, дружки Немцова и Коха… Именно на это были сориентированы премиальные фонды. И получалось так, что никому неведомый автор получал престижную премию, после чего начинали раскручивать новое «дарование» через СМИ. А если вы придёте в магазин и спросите, сколько у вас продано книг лауреата «Национального бестселлера» за год, вам скажут: «Три экземпляра». Это не значит, что среди «призывников» не было способных людей, но процесс ученичества, приобщения к ремеслу довольно долгий. А зачем учиться, если ты уже лауреат? Но если слава приходит к писателю раньше, чем мастерство, то мастерство к нему не приходит уже никогда.
— Какие впечатления оставляет российское кино? Разные. Есть хорошее кино, есть середняк, есть совсем слабенькие картины. Беда в том, что слишком часто государственную поддержку получают фильмы, в которых чувствуется равнодушие, а то и неприязнь к своей стране. Вроде бы, можно возразить: выделяя деньги, нельзя заранее знать, каким окажется конечный результат. Да, спрогнозировать уровень художественности невозможно даже у мастера. Сегодня — шедевр, завтра — так себе, но смотреть можно. Однако направленность будущей ленты видна в самом начале. По моим книгам снято более десяти картин, уверяю вас как профессионал: на этапе литературного сценария уже все понятно. А вот зачем за казенные деньги навязывается зрителям надуманный, злобный негатив о нашем Отечестве, — это вопрос не ко мне, а к ФСБ. ФБР такого в своей стране не допускает.
