— Ты построже с ними, — опять влез черт. — Холопы, они холопы и есть! Держись уверенно, грудь колесом, подбородок вперед, в глазах огонь. Чуть что, кричи: «Запорю! Сгною на каторге! В солдаты забрею!» Да и все с акцентом! Акцент не забудь, ты же иностранец. Ну-ка, поковеркай язык в порядке эксперимента…

Не выдержав, я было поднял кулак в сторону Фармазона, но собачка зарычала, и мне снова пришлось принять ангельский вид.

— Че надо, бродяга?! — Лакеи остановились в двух шагах, оглядывая меня с нескрываемым презрением.

— Это вы мне?

— А кому же еще…

— Я… а у меня дело к вашему барину. Будьте добры, передайте ему, что…

— Барин Павел Аркадьевич почивать изволят, — объяснил один.

— А ты пошел отсюда, пока собак не спустили, — ухмыльнулся другой.

Анцифер возмущенно затрепыхался, и я понял, что черт иногда дает и стоящие советы.

— Хамы! Холопы! Быдло! Да я вас в батога! В Сибирь, на вечную каторгу!!! В солдаты под ружье на полный срок! Доннер веттер, шпрехен зи дойч, ком цу мир, аллес цурюк… вот!

Парни переглянулись и одновременно согнулись в глубоких поясных поклонах:

— Не извольте гневаться, батюшка… Простите Христа ради, не признали сразу-то… Уж вы пожалуйте в дом, графиня Ольга Марковна чаю кушать изволит, так вот и вы бы к ейному столу… Как доложить прикажете?

— Серж Ганс Поль Альфред Петрашевский. Иностранец… — милостиво решил я. Лакеи цыкнули на собак и, услужливо семеня впереди, сопроводили мою светлость в дом. Первая половина дела сделана — я в усадьбе. Не могу сказать, что это было трудно… Теперь действуем строго по плану. Пункт первый: «Знакомство с тираном». Лакеи убежали докладывать.

Я с удовольствием осмотрел роскошно убранную прихожую, картины на стенах, высокие лепные потолки. Хорошо жили народные кровопийцы, аж завидно! Анцифер с Фармазоном, раскрыв рты, тоже зырили по сторонам. Наконец двери распахнулись, и уже другой, более солидный, мужчина торжественно произнес:

— Графиня ждет вас, господин Петрашевский.

* * *

Почему я выбрал для себя фамилию революционера-народовольца? Как-то само собой вырвалось… не иначе как мне тоже придется здесь заняться террором.

Внутреннее убранство старорусского помещичьего дома было точно таким, каким его изображали Перов и Федотов. Тяжелые портьеры, богатые ковры, добротная мебель ручной работы, фарфоровые вазы, бронзовые статуэтки, портреты в роскошных рамах… На их фоне я особенно остро почувствовал нелепость своего костюма и общую абсурдность самой затеи. Думать надо было прежде, чем лезть… В одной из комнат, видимо гостиной, за роялем сидела молодая красивая женщина. На ней было ошеломляющее черное платье из бархата и шелка, на шее ожерелье из массивного жемчуга. Роскошные рыжие волосы убраны в высокую прическу, открывая нежную шейку и плавное течение белой линии плеч. Женщина играла нечто печальное из Брамса (а может, из Гайдна? Я не мог разглядеть слишком мелкий шрифт над нотами).

— Кто вы? — Голос был грудной и мягкий, он обволакивал.

— Я?

— Разве Парамон привел кого-нибудь еще?

— А я есть известный поэт, переводчик и учитель иностранных языков! — Я вовремя вспомнил про акцент и начал наступление. — Миль пардон, мадам, на меня напали разбойники, я весь ограблен, ле гран проблем! Экскюзе муа?!

— Странно… — Женщина продолжала играть, даже не оборачиваясь в мою сторону. — Последнего смутьяна мой муж собственноручно повесил еще прошлой осенью. По-французски вы говорите с явным рязанским прононсом. Кто вы по национальности?

— Немец, — выдавил я. Если она хоть что-то смыслит в немецком, все пропало…

— Гут нахт, майн либе хэррен. Я, гут нахт… — За моей спиной послышалось знакомое хихиканье Фармазона. Поняв, что сейчас будет, я было зажал ладонями рот, но не успел…

— Айн клейне фройляйн, Ольга Марковна. Их либе вас из дас — по уши! Айн поцелуен аллес, аллес, юбер аллес! Ви есть ханде хох, капитулирен перед маин либе. Иначе, айн просто дер вег цурюк. Ком цу мир, мин херц! Я к вам пришел унд вени, види, вици… Ферштейн?

Графиня остолбенела. Музыка прекратилась. Я скосил глаза на довольного Фармазона.

— Ты что делаешь, гад? Это же сплошной плагиат из Бродского, стихотворение «Два часа в резервуаре». Ты думаешь, я современную поэзию не знаю?!

— Ты, может, и нахватался чего, а вот она точно не знает, — невозмутимо повел бровью черт. — Чем ты опять не доволен? Просил немецкий — получи, пожалуйста!

— Я просил?!!! — От негодования у меня перехватило горло. Фармазон нахально насвистывал «Танец маленьких лебедей», Анцифера вообще не было видно, а женщина за роялем напряженно встала, обратив ко мне кипящий гневом взор:

— Вы шарлатан!

— Я… все объясню…

— Эй, кто там есть?! — Графиня повернулась к дверям.

Должен признать, что даже в эту грозовую минуту она производила невероятное впечатление. Огромные зеленые глаза в обрамлении густейших ресниц, маленький чувственный рот, легкий румянец на щеках, прямой изящный носик… Очень красивая женщина! На ее окрик появились два плечистых лакея.

— Взять его, выбросить за ограду и спустить собак!

— За что?! — взвыл я, но лакей мгновенно схватил меня под руки. — Пустите сейчас же, а не то… я вам стихи почитаю!

— Ах да… вы же еще и поэт, — презрительно скривила губы хозяйка усадьбы. — Ну что же, будем считать это последним желанием. Видимо, вы все-таки не простой аферист, читайте!

— Запросто! — огрызнулся я. — Начнем с небольшого стихотворения о любви, Франции и поэзии:

Француженки, салю, бонжур!

Мой каждый вздох шелками вышит…

Зеленой лампы абажур

Заменит круг луны над крышей.

Твой стол завален всем подряд.

Долой тетради и блокноты.

В окошке звезды догорят,

А кот не справится с зевотой,

Но мы, мы будем говорить

Неторопливо, плавно, вольно,

Нанизывать слова на нить

Десятка слов программы школьной.

Минутное молчание… После чего женщина, всхлипнув от избытка чувств, бросается вперед и повисает у меня на шее. Я замер…

— Очень эффектно! — язвительно отметил черт. — Жаль щелкнуть нечем — такой снимочек для Натальи Владимировны…

— Пошли прочь, холопы! — Лакеи мгновенно отстали от меня, задом пятясь к двери. — Как же тебя зовут, любимый мой?

— А? М… кр… я… упс…

— Не поняла… Ну, ладно, какая разница?! — Графиня потянулась ко мне розовыми губками, я было отпрянул назад, но Фармазон неожиданно подставил мне ногу, и я рухнул на спину, увлекая за собой переполненную «внезапной любовью» Ольгу Марковну. Не отвечать на ее пылкие поцелуи было слишком опасно, хотя я извивался изо всех сил, — видимо, у дамочки был большой опыт в таких