только они надо мной издеваются.)

— А мед будет? — тихо вздохнули близнецы.

— Мед будет? — переспросил я у своей мохнатой няньки.

— Хоть залейся! — пообещал дядя Миша. — У тебя, видать, с головой что-то, разговариваешь сам с собой. Но не сомневайся, мы тебя медком быстро вылечим.

— Спасибо, — кивнул я. — Наташа, пойдем.

— В таком виде? Нет, любимый, так я никуда не пойду.

— Но… не оставаться же здесь. Нас пригласили в гости. Она стесняется, — пояснил я, — в шкуре волчицы идти не хочет, а платье оставила далеко отсюда.

— Понял, сейчас поможем.

Дядя Миша, не выпуская меня из рук, подмигнул одному из медведей, кивком головы указывая ему на избушку. Как старый Сыч скрипел зубами!.. Даже мне было слышно. Но что он мог?! Приказать волкам броситься на нас? Медведи были слишком уверены в себе, и серые хищники не рисковали.

В избушке раздался грохот переворачиваемой мебели, звон посуды и прочие звуки, соответствующие повальному обыску. Оборотень уже не скрипел, а тихо выл на одной протяжной ноте. Наташа ловко спрыгнула вниз и уселась у ног дяди Миши, изящно обмахиваясь хвостом. Наконец из дверей домика показался улыбающийся медведь. Он был аж до кончика хвоста перемазан мукой, куриными яйцами, сметаной, чем-то еще, на задней лапе болталось продырявленное решето, на шее чалка воблы, но… В передних лапах герой аккуратненько нес короткое красное платье.

— А… это же мое! — вскинулась Наташа. — Его украли у меня на пляже два года назад! Если бы я не была ведьмой, то так и шлепала бы с пляжа в купальнике. Вот, значит, кто его стащил…

— Дорогая, мед ждет! — четко срифмовал я. — Переодевайся поскорее, сюда мы еще вернемся.

Три медведя, образовав полукруг, быстро изобразили примерочную, и уже через минуту моя жена в человеческом облике протягивала ко мне руки. Я спрыгнул вниз.

— Ну что, поехали? — добродушно ухмыльнулся дядя Миша, опускаясь на четыре лапы.

— А волки?

— Не посмеют. Вон и человечек тот, что за деревом, тоже бежать пытается. Ну их…

Мы влезли на упругую спину зверя и помахали всем. Волки озлобленно кружили вокруг, но не делали ни одного постороннего движения. Было ясно, что они нас не побеспокоят. Старого Сыча видно не было, бегать искать его по лесу не хотелось. Шестеро медведей окружили нас, встав на задние лапы и прихлопывая в ладоши, напролом двинулись вперед. В медвежьем кругу притоптывали и Анцифер с Фармазоном. Мрачные выражения их недовольных лиц несколько портили общую атмосферу веселья. Уже когда мы почти ушли с поляны, сзади раздался торжествующий крик. Мы обернулись, на пороге избушки стоял старый Сыч, радостно размахивающий своей винтовкой. Потом он попытался прицелиться, бешено взвыл и… с размаху треснул оружием об порог — только щепки полетели! В ответ на наши недоуменные взгляды тот самый медведь, что добывал Наташино платье, с хитрющей ухмылкой выудил из-под мышки винтовочный затвор. От хохота мы едва не свалились в траву. Вся волчья стая горестно выла вместе со своим вожаком, сидящим на крылечке.

— Я еще отомщу тебе, поэт! — едва донеслось до моего слуха, но вековые сосны уже скрыли нашу гогочущую компанию.

* * *

Медведи уговорили нас остаться на обед. Первоначально я намеревался воспользоваться их помощью лишь для того, чтобы выбраться к коридору. Если Боцю действительно так напугал монстров, то мы имели все шансы для спокойного прохода. Правда, в этом случае мы оставляли в тылу раненого, разобиженного и мстительного оборотня… Добить его, что ли? Медведей попросить, они не откажут, но… неудобно как-то. «Дядя Миша, убейте, пожалуйста, вон того израненного дедушку, он ко мне пристает…» — язык не поворачивается. Самому идти?.. Да ну его! У меня уже боевой запал погас. Будем надеяться, что старый Сыч получил хороший урок и надолго оставит нас в покое. Надолго, но не навсегда… В этом я тоже давал себе отчет. Медвежий обед был очень сладким и очень колоритным: шесть сортов меда, огромная корзина малины, лесные орехи и горячий брусничный чай. Это меня добило.

— Дядя Миша, я, конечно, многое понимаю, почти ничему не удивляюсь, но как вы умудряетесь чай готовить?!

— Пастух, ты же сам нас этому учил.

— Я? Когда?

— Когда приравнял нас к людям, — хмыкнул медведь. — Мы посмотрели и поняли, что ты прав. У нас тоже есть руки, ноги, головы. Многие наши в цирк подались, на каникулы приезжают, вещи интересные рассказывают. На велосипедах ездить умеют. Вон, год назад самовар большой подарили. Ученые все на обезьянах опыты ставят, а ты в нас поверил. Правильно… Мы тоже все умеем и к людям ближе. Хочешь еще чашечку?

— Да, пожалуй. Ну а как же вы здесь живете, в соседстве с волками?

— Нормально живем, чего нам с ними делить? На малину и мед они не зарятся, мы в их разбойничьи дела тоже не лезем, пачкаться неохота. Вот вожак их, человек-оборотень, он очень уж злой. Стрелять в меня пробовал… Ну, мы с ребятами его вечером встретили, объяснили, что почем, больше не пристает. Мы ведь в случае беды все как один поднимаемся. Этому тоже ты учил…

— Не помню, — честно вздохнул я.

— Вот что, Пастух. — Бурый медведь обнял меня за плечи, пристально глядя в глаза. — Те слова, что ты на поляне читал, откуда они у тебя?

— Написал стихотворение.

— А слова, слова-то где взял?

— Ну… где… написалось так. Вылилось на бумагу само, за какие-то полчаса, словно продиктованное.

— Вот видишь. Подсказано было тебе слово. Кем? А предками нашими, что на небесах сейчас.

— Да ну? Так уж и ими…

— Не смейся. Ты в небе медведицу с медвежонком видел? Ну а если мать с ребенком есть, то, значит, и отец где-то рядом. Вот они тебя и избрали, чтобы ты нам и людям о родстве напомнил…

Беседуя с огромным зверем, я все чаще и чаще ловил себя на том, что кажусь сам себе пустым и надутым типом. Речь медведя была проста и естественна, шутки смешны для всех, а гостеприимство, такт, вежливость по отношению друг к другу… Не мне их учить, я бы сам рад поднабраться чего полезного. В их речах звучала торжественная мудрость столетий, а я мог только юродствовать, изображая опытного философа с элитарными стишками и пошловатым юмором. Как же чисты были эти звери по сравнению с нами… Беседа была прервана появлением рыдающей медведицы, мы все привстали — в лапах она держала окровавленного медвежонка. Бедняжка едва слышно постанывал, на его мохнатой голове зияла рваная рана. Наташа бросилась к ним и, невзирая на недобрый взгляд медведицы,