Я обнял волчицу за шею, ткнулся лбом в лоб и попытался улыбнуться. Она так в меня верит… Какой же мужчина сможет устоять перед таким доверием? Что-то включилось у меня в голове. Рев, медведь, волки… Медведь!

— Хорошо, любимая, я попробую.

Еще некоторое время я вспоминал начало, а потом стал читать медленно и плавно:

Как стук колес вычерчивает ритм,

Как сердца стук подобен четкой дроби

Ночных копыт…

Извечный алгоритм,

Воздвигнутый над чередой надгробий

Живых существ, украсивших мой путь, —

Мужчин и женщин, лошадей и кошек,

Собак и птиц…

Их хочется вернуть,

Но тени так бесследно тают в прошлом.

Я одинок…

Пылает на плечах

Багряный плащ.

(Сиреневый?

Пурпурный?)

В моих глазах, как в доменных печах,

Дымится пепел погребальной урны.

Скулящий страх калечит души жертв,

Шагнувших в этот круг без покаянья.

Прожорливая выверенность жерл, в

Моем лице нашедшая призванье —

Сминать, как лист лирических основ,

Судьбу и жизнь, прощенье и разлуку,

И детский смех, и радость чистых снов,

И мертвых клятв возвышенную муку.

На этой строке из-за деревьев на поляну шагнули семеро мохнатых гигантов. Я отродясь не видел медведей такого ужасающего размера. Не обращая ни малейшего внимания на остолбеневших волков, они рядочком сели перед нашей сосной, внимательно прислушиваясь к каждому слову. Я никогда не читал перед такой внимательной аудиторией. Главное было не потерять ритм и не сбиться.

Я чувствую свой страшный, черный дар

Всей яростью обугленного мозга.

Я рвал зубами вены, но пожар

Моей крови был безразличен звездам.

Я принял паству.

Выбирая ночь,

Когда медведи понимали слово

И искренне старались превозмочь

Звериной волей волю рук другого,

А именно — мой жесткий произвол,

С которым я удерживал их страсти.

Дивились Рыбы, Скорпион и Вол

Моей незримой и врожденной власти.

Пастух медведей!

Выжженный на лбу

Извечный титул…

Вызов вере в небо,

Вселенной, раздувающей клобук,

И Року, обесцветившему небыль!

Я противопоставлен был всему

И был бы мертв при первом же намеке

Готовности —

Приветствовать ту Тьму,

Что отнимает травяные соки

У заспанной поверхности земли…

Поверьте, что слова с заглавной буквы

Меняют смысл, переродясь в пыли

В самшит и кипарис

И бук…

Вы

Напрасно попытаетесь понять

Урок друидов.

Каменные руны

Не обратят затертый разум вспять

И не затронут выцветшие струны.

Медведи спят.

Ущербная луна

Дарует серебро косматым мордам.

В мои виски крадется седина

Неторопливым матовым аккордом.

Как хочется уснуть…

Закрыть глаза,

Увидеть поле, полное ромашек,

Где над ручьем кружится стрекоза,

А в небе бродит облако-барашек.

Вот в этот мир хочу шагнуть и я,

Продолжив путь по кромке алой меди

Заката.

В те запретные края,

Где светится Арктур — Пастух медведей…

Когда я закончил, медведи зааплодировали. Вы не поверите… Они встали на задние лапы и старательно захлопали, выражая свое удовольствие дружественным урчанием. Сыч, при первом же появлении хозяев леса спрятавшийся за сосной, не делал даже робких попыток вернуть свою пилу. По-моему, от страха он и дышал-то через раз. Волки наверняка были более храбрыми зверьми, они быстрее пришли в себя, раздраженно подвывая и порыкивая. Мишки вновь сели на свои места, а самый большой направился к нам. Он встал перед сосной, вытянул вперед лапы — ни дать ни взять заботливая мамаша, снимающая маленького сыночка с дерева.

— Любимая, побудь здесь и… не волнуйся за меня.

Я спрыгнул вниз, медведь ловко поймал меня огромными лапами и прижал к своей груди, не опуская на землю. Нежно покачивая, он смотрел на меня добрыми карими глазами, притоптывая на месте. Густая шерсть на его груди щекотала мне нос, я сморщился и улыбнулся. Медведь в ответ тоже осклабился от уха до уха, демонстрируя в улыбке впечатляющие клыки. Потом он обернулся к своим сородичам, добродушно подтвердив:

— Это он!

Медведи поддержали его дружным ревом. Волки ответили раздраженным воем.

— Мы давно ждали тебя, Пастух. Пойдем… Если ты голоден, мы накормим тебя, если болен — вылечим, если тебе нужна помощь — только попроси!

— М… А, собственно, с кем имею честь?.. — замялся я. Не то чтобы меня как-то беспокоил вид говорящего медведя, всякого уже насмотрелся, но что-то слегка напрягало. Возможно, моя поза. В смысле — мое положение. Трудно ощущать себя пастухом или пастырем огромных зверей, которые тетешкают тебя на ручках, словно младенца.

— Меня зовут дядя Миша, — скромно ответил медведь.

— А по отчеству?

— Можно без отчества. Ты ведь наш Пастух, тебе достаточно знать имена. Я представлю всех, они все ждут.

— Эй! Эй, минуточку, не так быстро! Я здесь не один и не могу бросить своих друзей.

— А где они? — не понял медведь. — Тут только волки кругом, так они с нами не дружат. Еще человек прячется за сосной, но он злой и жадный.

— Вон, волчица на дереве, — пояснил я, — это моя жена, ведьма Наташа. Есть еще ангел Анцифер и черт Фармазон, только они невидимы.

— Хорошо, как скажешь, — пожал плечами дядя Миша. — Ты и твоя жена поедете на мне, а остальные будут плясать.

Я кивнул.

— Я лично плясать не намерен! — грозно проверещал Фармазон, мгновенно оказавшийся перед моим носом. — Тоже мне нашелся заклинатель крупных хищников… Это ты для лопухов дрессировщика гималайских медведей изображай, а я-то тебя как облупленного знаю!

— Можете остаться здесь. Лично мне кажется, что медвежья пляска — это некий праздничный ритуал и ничего зазорного в нем нет. Анцифер же не протестует?

— Протестую, — неожиданно сухо вставил белый ангел. — Вполне возможно, что вся эта затея — древний языческий ритуал, и, как представитель истинной веры, я в нем участвовать не могу.

— Глупости! Я только что нашел самый безболезненный способ всеобщего спасения, а вы мне тут истерики устраиваете. Не нравится — сидите на ветке, мы с Наташей идем в гости. (На самом-то деле для участия в пляске требовались исключительно медведи, но уж очень хотелось пошутить. А то