Полагаю, в своих размышлениях я всегда отправлялся туда на «Патусане», а не на незнакомом судне вроде этого. Но гражданская жизнь меня вполне устраивает. Сегодня вечером я вел себя слишком по-военному, по мнению Умара, а механик Ямат даже отдал мне честь. Я невольно рассмеялся. Я рад, что взял их с собой, – думаю, что и они тоже рады. И уж точно знаю, что зарплата на гражданке им нравится куда больше. Жаль, что к нам не смог присоединиться Юсуф, но скоро он получит собственное судно, и я за него счастлив. Из него выйдет отличный капитан.

В этом путешествии у нас, мягко говоря, необычный список пассажиров, а обратно мы поплывем с еще более необычным грузом. Мир науки был мне совершенно незнаком, и мне потребовалось много времени, чтобы научиться в нем ориентироваться. Оглядываясь назад, можно сказать, что это оказалось кстати – знакомство с неведомым миром увлекло меня после того, как я вышел в отставку.

В конце концов я нашел подходящий университет с подходящей группой ученых, которая собирала информацию о судьбах борцов за свободу. По их словам, англичане хранили какие-то архивы, но после массового расстрела многие документы были уничтожены, так что установить личности погибших будет трудно, если вообще возможно. Но они стараются собрать всю информацию, какая доступна. И предполагают, что на Амаранте похоронено гораздо больше людей, чем считается.

Для сухопутных крыс участники научной команды оказались довольно сносными пассажирами. Под ногами мешались не особо, а оправившись от морской болезни, торчат по большей части в кают-компании за ноутбуками или проверяют свое оборудование. Раскопки и эксгумация – дело непростое.

Я достаю телефон и подключаюсь к спутниковому интернету, чтобы проверить сообщения. Со времен «Патусана» мои телефонные привычки изменились, теперь я всегда держу мобильник включенным. Когда появляется сигнал, падает сообщение, отправленное несколько часов назад: Какое у вас РВП? Я начинаю набирать ответ, и тут телефон вибрирует.

– Я тебя поймала, – говорит Виржини. – Боялась, что ты уже спишь.

– Пока нет.

– Который там час?

– Двадцать одна сотня.

Она смеется:

– Закоренелый вояка.

– Привычка – вторая натура, – хмыкаю я.

– И когда вы доберетесь?

– Незадолго до рассвета.

– Здорово. – Пауза, потом: – Ты ведь о ней позаботишься?

– Обещаю.

Около шести месяцев назад Виржини удалось отыскать Пита. Он работал в Южно-Китайском море, ныряльщиком на буровых установках. Когда она объяснила, чем мы занимаемся, он разрешил нам эксгумировать останки Стеллы и доставить на большую землю. Виржини собирает средства, чтобы вернуть Стеллу в Канаду.

Какое-то время она молчит, и я знаю, что она плачет. Виржини никогда не скрывала от меня своих эмоций – ни в нашу первую встречу, ни на протяжении нескольких лет нашей дружбы. «Ты видел меня на пределе отчаяния», – сказала она однажды. Пожалуй, так оно и есть, и я надеюсь, что ей больше никогда не придется так страдать. Но я также видел, на какую силу духа она способна, и именно так я предпочитаю думать о ней – не как о жертве, а как о женщине, которая борется за то, чего хочет и чего заслуживает.

Чтобы поднять настроение, я спрашиваю о тамошней погоде. Моя бабушка-англичанка всегда говорила мне, что это беспроигрышная тема у британцев.

– Ой, сам знаешь, вечная серость. – Голос слегка оживляется. Ага! Бабушка была права. – Скучаем по солнцу. – В трубке раздается кухонный шум, затем: – Как думаешь, он сильно изменился?

– Амаранте?

– Да.

Судя по тону, ответа Виржини не ждет. Созваниваясь, мы часто сидим в дружелюбном молчании, связанные радиоволнами на расстоянии десяти тысяч миль так же, как в ту первую ночь в океане. Я не сомневаюсь, что кое-что на Амаранте действительно стало иным: штормы изрезали берега и вынесли за линию прилива новый пла́вник, деревья упали, и на их месте уже растут другие, развалины еще плотнее обросли лианами, но думаю, что да, остров по-прежнему прекрасен. Когда-то я презирал иностранцев, считающих эти золотые пески раем, ищущих там философский камень. Сейчас у меня смешанные чувства. Потому что, несмотря на весь мрак, – хотя в последнее время в жизни у нас обоих гораздо больше света, чем тьмы, – я искренне верю, что пережитое изменило ее к лучшему.

О «Путеводной звезде» Виржини не спрашивает. Переправляя грузы из порта в порт, я всегда высматриваю на волнах ее яхту. Вряд ли та все еще стоит у Амаранте – полагаю, ее давным-давно сорвали с якоря муссонные ветры и подхватили океанские течения. Я поклялся себе, хотя и не сказал об этом Виржини, что если каким-то чудом встречу «Путеводную звезду», то спасу все, что смогу унести. Я еще не решил, затоплю ли ее после этого или оставлю дрейфовать по океанам, как корабль-призрак, вечно ищущий свой путь.

Там, рядом с ней, кто-то еще, до меня доносится ее бормотание, затем шорох. Я представляю, как она прижимает телефонную трубку к груди и слушает. Еще шорох – и она возвращается, заканчивая хихикать, а когда обращается ко мне, голос звучит жизнерадостно.

– Джейк спрашивает, привезешь ли ты его мачете. Он говорит, что хочет расколоть еще парочку кокосов, когда мы в следующий раз будем в Малайзии. Уверяет, что не разучился.

Этот парень – вечный шутник. Идеальная пара для нее. Снова шум, и я пугаюсь, что связь прервалась, но потом на линии снова ясно звучит ее голос:

– Кое-кто хочет сказать тебе пару слов.

Я знаю, о ком она, и уголки моих губ приподнимаются в улыбке.

– Привет, дядя Кен-ку, – говорит Иззи.

– Привет, Иззи. – Девчушка еще слишком мала для телефонных разговоров, и я слышу, как ее направляет Виржини. – Что ты сегодня делала? Рисовала? – спрашиваю я.

Один из ее рисунков висит на холодильнике у меня в квартире. Туда же Мария прикрепляла картинки Фары и Адама. Конечно, это другой холодильник и другой дом, но, кажется, там он на своем месте.

– Мамотька, – говорит Иззи, и по тому, как неразборчиво звучит это слово, я понимаю, что у нее во рту большой палец.

– Ты рисовала мамочку? А насчет папы, его ты тоже нарисовала?

Виржини снова что-то ей шепчет.

– Ну же, Изабель.

«Изабель» означает «Божий дар».

– Малыф, – говорит Иззи.

– Ты нарисовала малыша?

– Малыф, – повторяет она. В этот момент телефон у моего виска дважды жужжит. Виржини скинула по электронной почте фото, и я ожидаю, что это будет снимок моей крестницы. Но на экране зернистое изображение в черной рамке – снимок УЗИ.

Виржини забирает у Иззи телефон.

– Мальчик, – говорит она, пока я любуюсь снимком. – Вот ножка, видишь? Адам.

Адам. Взгляд в будущее: жизнь – и эхо,