точности как отец, хотя был достаточно умен, чтобы не зарабатывать лопатой.

   - Ты прав. Могло быть и хуже. Как я только не подумал.

   - Высматривай консервные банки, - сказал Хироси. - Их у строителей пирамид тоже не было.

   На этот раз Кензо не отступил.

   - Они и не представляли, насколько же им повезло, - сказал он.

   По новым правилам, все запечатанные консервные банки нужно относить в центр общественного питания. На это правило почти никто не обратил внимания, пока японские солдаты силой не заставили горожан его выполнять. Иначе господствовал бы другой закон: кто нашел - берет себе. Разумеется, в половине случаев, непонятно, что именно попалось. Пока не откроешь. После того, как весь город превратился в руины, этикетки на банках, разумеется, тоже не сохранились. Солонина? Маринованные персики? Томатный суп? В эти дни никто никуда не торопился.

   Мимо постоянно проходили японские солдаты. В этот момент все работники должны остановиться и поклониться. Кензо притворно улыбался и выказывал фальшивое уважение оккупантам. Он всю жизнь прожил на Гавайях, и чувствовал себя скорее американцем, чем японцем. Об исторической родине любил вспоминать отец. Но из-за войны и хоули, и китайцы, и корейцы относились к нему лишь как сраному япошке.

   После поклона очередному патрулю, он заметил нечто интересное.

   - Ты видишь то же, что и я? - шепотом спросил он Хироси.

   - Что именно? - так же шепотом уточнил брат.

   - Они уже не ходят по одному или парами. Передвигаются только толпой, как связка бананов.

   - Хех, - чуть громче обычного усмехнулся Хироси. - Я даже знаю, почему. Могу и тебе сказать.

   - Конечно. Давай.

   Хироси помолчал, не переставая размахивать лопатой, пока мимо проходил бригадир. Кензо тоже молча продолжал работать. Бригадир ушел кричать на кого-то другого. Братья Такахаси сумели убедить его в том, что они прилежные работники. Когда бригадир скрылся, Хироси заговорил:

   - Поодиночке и парами они больше не ходят, потому что в таком случае их ловят в безлюдных местах и проламывают головы.

   - Да ну? - удивился Кензо.

   - Ну, да. Заложников брать нет смысла, когда неизвестно, кто всё это делает. - Хироси кинул полный совок в тачку, затем остановился и внимательно посмотрел на Кензо. - Даже не думай об этом! - сказал он, подняв вверху указательный палец.

   - Если я и захочу кому-то проломить голову, то начну с отца, - сказал Кензо. Хироси хмыкнул, словно тот пошутил. Чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он продолжил: - Он всё равно попёрся на этот чёртов парад даже после того, что они сделали с мамой.

   - Ну, это же отец. Когда он слышит "Кими га ё", то тут же вскакивает и начинает подпевать.

   Кензо хихикнул. Он чуть даже не рассмеялся в голос. Он живо представил отца, который подобно ездовому коню, подпрыгивает и начинает петь японский национальный гимн.

   - Да ну тебя, - сказал он. - Теперь, когда его увижу, буду думать о том, чтобы дать ему кусочек сахара.

   - Давай, ага. У нас мало чего осталось, но сахара в достатке. Сахар и ананасы. Сколько мы сможем их есть?

   - Надеюсь, мы этого не узнаем. - Говоря о еде, Кензо было совсем не до шуток. Он принялся за работу. Работая, времени на размышления не оставалось. К тому же работников довольно сносно кормили... пока ещё.

   По улицам ходили не только японские солдаты. То там, то тут появлялись попрошайки - мужчины и женщины, которые рылись в руинах в поисках любых ценностей. И солдаты и рабочие постоянно их гоняли. Но эти попрошайки, словно мангусты - умели мгновенно исчезать.

   Ещё вокруг них находились обычные люди, которые пытались жить обычной жизнью в отнюдь не обычных обстоятельствах. У них часто был какой-то потерянный вид, как будто они не только не верили в то, что теперь всё поменялось, но и отказывались это признать. Чаще всего это были хоули. Они так долго были главными, что начали воспринимать это положение как должное. Они совершенно не знали, как себя вести при новой администрации. Им казалось, что это просто страшный сон. Скоро они проснутся, и всё будет хорошо. Нет, не будет.

   Вдруг Кензо замер, держа лопату на весу. К нему по улице шла Элси Сандберг. В последнюю их встречу она сделала вид, что не заметила его. Воспоминание об этом до сих пор жгло ему душу. Сейчас она снова его не заметит? Ему казалось, он этого не переживет, хотя Элси никогда не была его девушкой.

   Однако она его узнала. Элси едва не споткнулась, затем повернулась к подруге и что-то сказала, что именно - Кензо не расслышал. Её подруга лишь пожала плечами.

   Элси выпрямилась и пошла дальше. Подойдя к Кензо, она кивнула и сказала:

   - Привет, Кен. Как дела?

   Ему хотелось прыгать от радости, но он лишь кивнул в ответ.

   - Я в порядке. Ты как? Семья здорова?

   - Я... здесь, - ответила она. Значить это могло всё, что угодно. - Семья нормально, да. А ты как? Вижу, ты тут с братом.

   - Да. Отец тоже в порядке. А мама... - Продолжать фразу он не стал. Кензо поморщился. "Я не стану плакать в её присутствии", - думал он и каким-то образом ему это удалось.

   - О, Кен! Мне так жаль! - Внезапно Элси заговорила так, как раньше. Не так, как в то время, когда он для неё был просто япошкой.

   Одна из подруг Элси, девушка по имени Джойс, которая закончила школу на пару лет раньше них, сказала:

   - Не знала, что япошки что-то делают сами.

   Кензо стиснул черенок лопаты. "Она просто безмозглая дура и ничего не понимает", - попытался он убедить сам себя. Он остался стоять на месте. Это оказалось непросто. Однако с голосом он совладать не смог и ответил ей:

   - Я американец, а не япошка. Такой же, как и ты. Был бы, если бы, такие как ты мне это