Кейтель сжались на своих скамьях. Паулюс, которого Полевой назвал «призраком, вставшим из сталинградских руин», явился в суд, «чтобы все рассказать, все, что он знал»[798]. Советская сторона выиграла этот раунд. «Все в зале суда, кроме русских, были будто громом поражены», – вспоминал впоследствии Тейлор[799]. Только судьи знали заранее, что Паулюс ожидает во флигеле.

Паулюс принес присягу и подтвердил, что он командовал 6-й немецкой армией в Сталинграде. Затем Руденко попросил его рассказать, что он знает о подготовке Германии к вооруженному нападению на Советский Союз. Паулюс откашлялся, глотнул воды и заговорил[800]. Он признал, что начиная с сентября 1940 года непосредственно участвовал в разработке плана «Барбаросса». Он рассказал суду, что с самого начала этот план был нацелен на завоевание, колонизацию и эксплуатацию территорий Советского Союза. Руководители Германии поставили целью достичь линии Волга – Архангельск, проведенной от Белого моря на севере до самого впадения Волги в Каспийское море на юге. Это означало приобретение обширных сельскохозяйственных территорий, кавказской нефти и главных промышленных центров России[801].

Паулюс медленно рассказывал о том, как в начале ноября 1940 года завершилось составление плана «Барбаросса», а затем последовали военные учения. Потом он рассказал, как ездил по Европе с другими офицерами Генерального штаба, подключая Румынию, Финляндию и Венгрию к будущей войне против Советского Союза. В марте 1941 года Гальдер вызвал его в Берлин в рейхсканцелярию и посвятил в планы Гитлера устроить нападение на Югославию в виде прелюдии к вторжению в Россию. Когда Руденко спросил, кто среди подсудимых больше всех виновен в развязывании войны против Советского Союза, Паулюс указал на трех главных военных советников Гитлера – Кейтеля, Йодля и Геринга[802].

Показания Паулюса захватили внимание толпы. «Американские журналисты буквально дорвались до такого состояния, что строчили и строчили без конца», – писал Кармен[803]. Многие корреспонденты писали, «ломая от торопливости карандаши», по словам Полевого. Полевой добавил, что почти все сказанное Паулюсом было «в той или иной степени уже известно из показаний других свидетелей, из документов», но в устах Паулюса приобрело «особое звучание»[804].

Полевой и Кармен слушали показания Паулюса с личной заинтересованностью: оба сталкивались с ним во время войны лицом к лицу. Полевой был свидетелем капитуляции Паулюса в Сталинграде в январе 1943 года. Паулюс засел в подвале разбомбленного универмага, а Полевой и советские солдаты ждали снаружи, пока один из советских офицеров спустился в подвал, чтобы предъявить ультиматум о капитуляции. Вернувшись, офицер объявил, что Паулюс принял ультиматум. Через пару минут появился сам немецкий генерал-фельдмаршал «в фуражке домиком и длинном плаще, на меху», «с гордо поднятой головой и усталыми глазами», как вспоминал Полевой[805]. Кармен тоже находился в Сталинграде во время победы советских войск и был единственным военным корреспондентом, присутствовавшим на первом допросе Паулюса[806].

Теперь они смотрели, как Паулюс обвиняет своих бывших товарищей. Полевой заметил, что Паулюс «четко формулирует фразы», и заключил, что тот «хорошо продумал» их за три года заточения[807]. Некоторые западные наблюдатели иначе объяснили выступление Паулюса, гадая, через какие испытания тот прошел в руках НКВД. Американский помощник обвинителя Томас Додд счел показания «немного слишком хорошо отрепетированными» – что было, конечно, правдой[808]. НКВД и Руденко тщательно подготовили Паулюса к выступлению перед Трибуналом.

Следующим утром, 12 февраля, группа адвокатов защиты попыталась сбить Паулюса с толку, устроив ему перекрестный допрос. Адвокат Кейтеля Отто Нельте спросил Паулюса, не испытывал ли тот «сомнений» по поводу участия в нападении, которое теперь называл «преступным». Паулюс ответил, что лишь впоследствии осознал преступный характер этого нападения. В то время он верил, что исполняет свой долг перед родиной. Другие адвокаты попытались вырвать у Паулюса обвинения Советского Союза в военных преступлениях. Адвокат Заукеля Роберт Серватиус спросил Паулюса, не знает ли тот об использовании принудительного труда немецких военнопленных в военной промышленности России. Паулюс утверждал, что нет. Ханс Латернзер, адвокат Генерального штаба и Верховного командования, попросил его рассказать суду о том, как в Советском Союзе обращались с немецкими военнопленными, – на что Лоуренс напомнил защите, что этот вопрос не имеет отношения к делу. Мартин Хорн, с января служивший адвокатом Риббентропа, спросил Паулюса о его участии в комитете «Свободная Германия» в России (это была антинацистская организация, руководимая органами советской госбезопасности). Когда Лоуренс спросил о цели этого вопроса, Хорн ответил, что хочет выяснить, насколько правдив свидетель. Лоуренс объявил, что мысли и действия Паулюса как военнопленного в СССР не имеют значения[809].

Перед тем как Паулюс покинул место для свидетелей, Никитченко с судейской трибуны спросил его об отношениях между Генеральным штабом и Верховным командованием. Паулюс показал, что Генеральный штаб беспрекословно исполнял все приказы Верховного командования – в том числе приказы, касающиеся экономической эксплуатации оккупированных регионов Советского Союза. Он объяснил, что целью этой эксплуатации была победа в войне и обеспечение за Германией «доминирования в Европе в будущем»[810].

Показания Паулюса одновременно разозлили и деморализовали подсудимых. Тюремный психолог Гилберт слушал, как Йодль называл Паулюса «совершенно разбитым», а Риббентроп говорил, что тот «унизил себя». Гилберт счел «забавным слышать, как побежденные и униженные нацистские военные преступники» судят Паулюса, «как будто решают, что не станут нанимать такого человека для следующей войны»[811].

Затем в тот же день Зоря вызвал второго неожиданного советского свидетеля, Бушенхагена, для дачи показаний о финно-германском сотрудничестве против Советского Союза. Бушенхаген рассказал, как он в феврале 1941 года по приказу Верховного командования ездил в Хельсинки на встречу с офицерами финского Генерального штаба. Он сообщил суду, что «единственная цель» этой и последующих встреч заключалась в том, чтобы обеспечить участие финских войск во вторжении в Советский Союз. Все заверения финского Генерального штаба о том, что его намерения были оборонительными, – «маскировка»; никто «не рассматривал возможность русского нападения на Финляндию». Затем Зоря подвел главный итог для суда: финны вели войну против Советского Союза с подачи Германии, потому что рассчитывали отнять у Советского Союза значительные территории – Восточную Карелию, Ленинград и Ленинградскую область[812]. Он обошел в своем выступлении неудобный факт советского вторжения в Финляндию за пятнадцать месяцев до того.

Затем Зоря предъявил письменные показания, недавно предоставленные НКВД и Смершем, в доказательство того, что немцы также сговаривались с румынскими и венгерскими руководителями о плане вторжения в Советский Союз. Показания Иона Антонеску и Константина Пантази подтвердили, что Румыния начала готовиться к войне против Советского Союза в ноябре 1940 года и что весь