Шрифт:
Закладка:
И, конечно, каждому персонажу досталось сразу по несколько ударных фраз, которые и сегодня вспоминаются и применяются самыми разными людьми в самых разных обстоятельствах. Несколько примеров навскидку: «Как вы смеете называть товарища Милосердова какой-то и никакой?» (Аникеева); «Пожалуйста, делайте из меня мясной ряд…» (Кушакова); «Да, у него будет заворот кишок… В знак протеста» (жена Гуськова); «Человека надо охранять от человека» (Малаева); «Казалось бы, чего мне бояться? Но меня в молодости столько били! Били за то, за что потом премии и звания давали. Но испугали на всю жизнь» (Смирновский); «В войну я разве бы так поступил… там я ничего не боялся, а сейчас… из-за паршивого гаража… Есть такая избитая фраза: я бы с ним в разведку не пошел. Так вот сегодня я бы сам с собой не пошел в разведку» (Якубов); «Люди! Человеки! Одумайтесь!» (Хвостов); «Вытащите эту бумажку, счастливый вы наш!» (Сидорин)…
Сценарные потери на пути фильма к экрану были на удивление минимальны. Рязанова попросили сделать лишь несколько поправок, причем настолько малозначительных, что он даже не счел нужным их отстаивать. К примеру, безусловно острую реплику Марины: «Законным путем идти можно, дойти нельзя!» — запросто могли заставить выбросить, но велели только смягчить. Итоговый вариант: «Законным путем идти можно, дойти трудно!» — уже не вызвал нареканий.
Из фразы Сидорина «…согласен на жеребьевку при условии, что вы пожалеете родное правление…» лично товарищ Ермаш потребовал выбросить «родное правление» (ибо ассоциации с устойчивым тогда словосочетанием «родная партия» были, конечно, налицо).
Совсем безобидной выглядит правка реплики Аникеевой «…звонили из высокой организации…», где слово «высокой» рекомендовали заменить словом «весомой», что и звучит в фильме.
Наконец, предсказуемым образом настояли на изъятии упоминания советской власти в следующем фрагменте сценария:
«Аникеева. …Вам что, порядки наши не нравятся?
Якубов (грустно). Ваши — не нравятся. И не отождествляйте себя с советской властью».
Рязанов не сразу уразумел причины столь «попустительского» отношения киноруководства к «Гаражу», но потом ему подсказали, что неожиданная либеральность начальства, вероятно, была продиктована последним пленумом ЦК КПСС, на котором Леонид Брежнев призывал не бояться острой критики до сих пор еще неискорененных в советском обществе недостатков. Вот, мол, киношные начальники и решили угодливо откликнуться на обращение генсека незамедлительным выпуском в свет вполне острой и даже дерзкой комедии.
Но, разумеется, рассматривать «Гараж» в качестве сколько-нибудь «диссидентского» произведения не приходится. Абсолютная актуальность этого фильма в наши дни доказывает, что Брагинский с Рязановым бичевали в нем отнюдь не социалистические, а скорее уж общечеловеческие пороки.
Своеобразный, но не лишенный здравого смысла анализ «Гаража» как фильма даже и просоветского дал Александр Широкорад в своей недавней книге «История России в кадре и за кадром»:
«К сожалению, сейчас большинство обывателей видят в советской действительности и в том числе в фильме „Гараж“ только то, на что им указывают либеральные кукловоды. А посмотрите внимательней — фильм-то просоветский.
Перед нами какое-то третьеразрядное „НИИ охраны животных“. Но там регулярно платят зарплату, да еще и вполне приличную, так что даже лаборант Хвостов (актер Мягков) и мать-одиночка младший научный сотрудник Малаева (актриса Ахеджакова) не только купили автомобили, но и покупают себе гаражи.
В свою очередь директор рынка Кушакова не может напрямую приобрести себе гараж и вынуждена оказывать услуги кооперативу „Фауна“. На собрание она является одна, без охранников, и ничего не может сделать с кучкой скандалистов.
Для конца XX — начала XXI века это ненаучная фантастика!
Любопытны и отношения простых сотрудников НИИ с начальством. Они не только оскорбляют руководство НИИ, но совершают действия, подходящие как минимум под статью „хулиганство“. Тот же Хвостов (Мягков) отбирает документы кооператива и ложится на них, а Малаева (Ахеджакова) запирает все собрание на ключ и издевается над теми, кто просит их выпустить — к невесте, больной жене, маленьким детям и т. д.
Возможно ли такое в НИИ в США, странах ЕС или в России XXI века? Но это же кино! Там все бывает! Нет, это сущая правда. Я с 1970 по 1991 г. работал в четырех НИИ (считая преддипломную практику и аспирантуру) и заверяю, что отношения в советских НИИ были образцом демократии.
Дело в том, что в советских НИИ начальник отдела или даже института мог уволить сотрудника только на основании веских и доказательных причин — регулярных прогулов, систематического пьянства в рабочее время и т. д.
В свою очередь любой сотрудник мог на партийном, комсомольском, профсоюзном собрании и производственном совещании открыто критиковать любого начальника. Ну, скажем, открыто спросить, почему любовница начальника отдела получила существенно большую премию, нежели другие инженеры ее группы. Разумеется, слово „любовница“ не произносилось, но все равно начальник вертелся как уж на сковородке».
В самом деле, ничего похожего хотя бы даже на скрытую критику советских устоев в фильме нет, а если «Гараж» привлек всеобщее внимание, так именно за счет своей объективной высокохудожественности. В эпоху застоя отчетливо чувствовалась нехватка не то что острой сатиры, а хоть какой-нибудь сатиры (не говоря уже о сатирических кинокомедиях) — и в этом смысле не было никаких преувеличений в памятной реплике-шпильке сына Милосердова из его диалога с Мариной:
«Сын Милосердова. …А вы, дочка профессора, кто?
Марина (с горечью). У меня все по штампу. Закончила факультет… филологический… Его называют — факультет невест. Занимаюсь сатирой.
Сын Милосердова. Русской или иностранной?
Марина. Нашей.
Сын Милосердова. Девятнадцатым веком?
Марина. Нет, современной.
Сын Милосердова. У вас потрясающая профессия. Вы занимаетесь тем, чего нет».
И хотя в 1980 году, когда фильм «Гараж» вышел в прокат (причем не в самый широкий: нашлись-таки перестраховщики, воспрепятствовавшие тому, чтобы картину напечатали по-настоящему большим тиражом), подлинный зрительский ажиотаж вызвало совсем другое кино («Пираты XX века», «Москва слезам не верит», «Экипаж»), его все же посмотрели 28 с половиной миллионов человек. Ну да, почти вдвое меньший результат, чем у «Служебного романа», но для разговорной картины с полным отсутствием любовной линии, действие которой к тому же протекает в одном помещении, это просто отменный показатель. И можно быть уверенным, что в наиболее образованной (а значит, влиятельной) части