готов спокойно принять любое решение, но поведение главного редактора кинокомитета Анатолия Богомолова привело режиссера в бешенство. В своем кабинете Богомолов, не поздоровавшись и не поднимая глаза на автора, протянул ему папку с «Бедным гусаром» и сквозь зубы процедил:

— Сценарии на историческую тему нам сейчас не требуются. Их и так хватает.

Рязанов вырвал из богомоловских рук свое сочинение и с достоинством парировал:

— Да, я понимаю, сценарии о чести и совести вам, конечно, не требуются!

После чего вышел из кабинета, изо всех сил хлопнув дверью. (После одного из подобных случаев сия гневливая привычка Рязанова привела к буквальному слету чиновничьей двери с петель, но, кажется, такое произошло не в этот раз.)

Выйдя из кинокомитета, Рязанов тотчас зашел в телефонную будку и набрал номер председателя Гостелерадио Сергея Лапина.

— Сергей Георгиевич, — без долгих предисловий сказал Рязанов, — у меня в руках новый сценарий, по которому я хотел бы снять фильм для телевидения.

— Очень хорошо, — был ответ. — Приходите завтра, приносите сценарий.

«Как-то раз поделился он со мной своей неудачей в попытке поставить кинофильм „О бедном гусаре замолвите слово…“ по сценарию, написанному им в соавторстве с Г. Гориным, — писал в своих воспоминаниях о Рязанове его друг Марк Галлай. — Руководитель Госкино Ермаш категорически запретил постановку, усмотрев (в общем, справедливо) в критических аспектах сценария чрезмерное сходство с явлениями современной действительности, такими как господство полицейского ведомства.

— Попробую сунуться на телевидение. На завтра мне назначен прием у нашего главного телевизионного босса Лапина, — сказал Эльдар.

— Ты, конечно, об отказе Ермаша ему ничего не скажешь, — предположил я.

Эльдар посмотрел на меня как на полного идиота (каковым я себя в данном случае и проявил) и ответил:

— Напротив. С этого я начну разговор.

Расчет на то, что взаимная ревность и неприязнь кинематографического и телевизионного начальства пересилит все идейно-перестраховочные мотивы, оправдался. Телефильм „О бедном гусаре…“ был поставлен и вошел в число лучших работ Рязанова».

Однако успешно закончившийся поход к Лапину был лишь первым шагом на пути к постановке картины, который оказался невероятно тернистым.

Оставив сценарий на телевидении, Рязанов с головой окунулся в работу над «Гаражом», съемки которого прошли в феврале 1979 года. А вскоре после этого с Рязановым связался директор творческого объединения «Экран» Борис Хессин и сообщил радостную весть: телевидение дает добро на постановку «Гусара». Осенью картина была запущена в подготовительный период — и Рязанов с Гориным принялись за разработку режиссерского сценария. В декабре эта работа была закончена, и, казалось, вот-вот можно будет приступить к подбору актеров и реквизита. Но 28 декабря 1979 года в Демократическую Республику Афганистан был введен, как сообщалось в прессе, «ограниченный контингент советских войск». Как ни странно, именно это событие едва не поставило крест на съемках фильма «О бедном гусаре замолвите слово…».

В начале следующего года состоялась очередная встреча Рязанова с Лапиным — на этот раз телевизионный начальник сам вызвал режиссера на разговор.

— Ситуация непростая, — говорил председатель. — С вашим фильмом, вероятно, придется повременить, вследствие известных событий. Ну сами посудите — зачем нам во время военных действий картина о том, как жандармы проверяют армию?

Рязанов не нашелся, что возразить. Он лишь высказал то, что Лапину и так было известно:

— Со мной и моим соавтором уже говорили по этому поводу руководители «Экрана». Сейчас мы занимаемся переработкой сценария. Надеемся прийти к компромиссному решению, которое устроит обе стороны.

Лапин кивнул, но было видно, что он уже настроен весьма скептически относительно судьбы «Гусара». Поэтому Рязанов даже и не стал приводить тех доводов, к которым он прибегал, пытаясь возражать руководству «Экрана». В объединении сценаристам поставили в укор то, что они построили сюжет вокруг деятельности николаевской тайной канцелярии — Третьего отделения, да еще и изрядно сгустили краски, описывая эту деятельность. Честнее было бы сказать: «Что же вы, ребята, проводите такие беззастенчивые параллели между ведомствами Бенкендорфа и Андропова? Всем же прекрасно видно, что вы нападаете на КГБ! А это не доведет до добра ни вас, ни нас…» Но таких слов никто не решился произнести вслух, поэтому претензии к соавторам выглядели несколько абсурдно: советские чиновники призывали советских драматургов смягчить живописание «ужасов царизма», которые и без того были преподнесены в сценарии с известной мерой условности и иронии (и даже без особой саркастичности).

После этих замечаний Рязанов и Горин приуныли, но согласились на переработку. В новой версии сценария Мерзляев перестал быть офицером Третьего отделения, а превратился в графа и действительного тайного советника с должностью «чиновника по особым поручениям». Платный же осведомитель Артюхов теперь стал его личным камердинером.

Но и к переработанному варианту сценария у руководства объединения «Экран» возникла масса придирок. Рязанова и Горина особенно взбесило начальственное недовольство следующим эпизодом сценария:

«— Ага… значит, партнеров ставим так… кстати, сколько их? — спросил артист.

— Пятеро гусар и офицер, — подсказал Артюхов.

— Извините, господин граф, я просто хочу понять мизансцены… Ага… так… они стоят там, я выхожу, гордо оборачиваюсь… кричу… Кстати, если рублик накинете, я могу и стихами: „Прощай, немытая Россия — страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ…“

— Стихами не надо, — жестко пресек декламацию Мерзляев. — Ваши выкрики мы уже оговорили…»

Реакция Бориса Хессина была совершенно такой же, как у Мерзляева: он потребовал выбросить приписываемые Лермонтову строки. Рязанов стал недоуменно возражать, что это стихотворение из школьной программы, но Хессин резко остановил его:

— Эти стихи звучать в фильме не будут. И вы сами прекрасно понимаете почему.

(И действительно, в фильме Евгений Леонов цитирует в этой сцене первые строки пушкинского «Узника»: «Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой…»)

После этой безапелляционной поправки импульсивный Рязанов решил было отказаться от постановки «Гусара», и даже Горин был с ним солидарен. «Когда уродовали наш текст, коверкали наши мысли, мы еще как-то смирялись, — объяснял режиссер этот свой порыв. — Но когда велели выбросить Лермонтова, это, как ни странно, переполнило чашу терпения».

Рязанов намеревался официально объявить на студии о своем отказе, но как раз на тот день была назначена кинопроба Валентина Гафта на роль полковника Покровского. Эльдар Александрович не стал отменять ее, решив все объяснить коллегам чуть позже. Однако во время пробы Гафт играл с таким воодушевлением, а оператор Владимир Нахабцев так явно предвкушал удовольствие от будущей работы над фильмом, что у Рязанова не хватило духу огорчить любимых коллег. Нет, теперь уже твердо решил режиссер, не буду отказываться от съемок добровольно — если уж постановку задушат, то пусть не моими собственными руками… Друг Горин поддержал соавтора и в этой смене тактики.

После того как сценарий наконец был одобрен