Шрифт:
Закладка:
– Мыло.
– Хорошо, – я попытался сдержать улыбку. Уж слишком неожиданным был ее ответ. – Мыло. Что еще?
– Маунтин Дью[17]… со льдом и трубочкой.
– Господи, ну ты и жалкая, – поддразнил я, пытаясь развеселить ее. И действительно, уголки ее губ слегка приподнялись, и она перестала вытирать ладони о джинсы.
– Носки. Носить ковбойские сапоги без носков отстойно, – заявила она уже более уверенным тоном.
– Понятия не имею, но соглашусь, – кивнул я.
– Итого пять.
– Лед и трубочка не в счет. Они шли в дополнение к Маунтин Дью. Давай еще два.
Она не возражала против дисквалификации двух из ее «пяти плюсов», но после этого долго хранила молчание. Я ждал, гадая, не передумала ли она играть. Затем Джорджия вдохнула поглубже, посмотрела на свои руки и прошептала:
– Прощение.
В моем горле застрял обжигающий комок, чуждый и в то же время такой знакомый.
– Твое… или мое?
Мне было необходимо знать. Я затаил дыхание, пытаясь сдержать свои эмоции, и наблюдал, как она прячет руки в карманы и набирается смелости.
– Нас обоих, – Джорджия набрала побольше воздуха и встретилась со мной взглядом. – Ты простишь меня, Моисей?
Может, она хотела прощения за то, что произошло с Эли, потому что сама себя не простила. Но я не винил ее за Эли, а любил, так что мне было нечего ей прощать. Но это тоже не совсем правда, потому что она провинилась в другом. Начиная со дня моего рождения, меня никто никогда не хотел. Кроме Джорджии. И из-за того, что она хотела быть со мной, в то время как все остальные отворачивались от меня, я сразу же отнесся к ней с подозрением. Сразу же отнесся к ней с недоверием. И всегда винил ее в этом.
– Я прощаю тебя, Джорджия. А ты простишь меня?
Она кивнула даже до того, как я закончил говорить.
– Уже. Я не сразу это поняла. Но у меня было много времени на размышления последние несколько недель. Думаю, я простила тебя в тот момент, когда увидела Эли. В момент его рождения. Он был настоящим произведением искусства. Маленьким шедевром. И ты его создал. Мы его создали. Как я могла не любить тебя, хотя бы чуть-чуть, увидев его?
Я боялся подать голос, поэтому просто кивнул, принимая ее прощение. И тогда Джорджия улыбнулась. Меня переполняло слишком много эмоций, чтобы улыбнуться в ответ. Я боялся приоткрыть губы, чтобы случайно не разбередить все свои старые трещины. Поэтому я коснулся ее щеки – ласково, признательно – и медленно опустил руку.
– Теперь плюсов пять, Моисей. Твое прощение. И мое.
Моисей
Я не хотел, чтобы ее прощение было дано даром, и дарил ей цветы. Готовил нам ужин и купил кексы. И продолжал рисовать для нее. Не сердца, а картины. Сердца – это как-то чересчур. Родители Джорджии уехали, что облегчало мне задачу, и три вечера подряд я приходил к ней домой. Она всегда впускала меня. Я уходил раньше, чем хотелось бы, и не лез к ней с поцелуями. Но она впускала меня. И это все, о чем я мог просить.
Мне дали разрешение расписать крытый манеж, пристроенный к амбару. Зимой все сеансы терапии и занятия проводились там, и я хотел закончить работу до наступления холодов. Идея для картины была та же, что и на стенах ее спальни. Джорджия сказала, что смысл ее работы заключался в перевоплощении, и она считала, что история слепца, освободившегося при помощи лошади, идеально подходила для их семейного бизнеса.
Я нагнулся, чтобы смешать краски, как вдруг Джорджия подкралась ко мне со спины и шлепнула по заду. Я покачнулся вперед и заляпал обувь краской.
– Ты что, только что шлепнула меня по заднице? – я потер ее с оскорбленным видом, хотя в душе был очень удивлен.
– Она мешала мне пройти. И ее довольно сложно не заметить.
– Неужели? И почему же? – от изумления мой голос перешел на писк, что звучало не очень-то по-мужски.
Эли, наблюдавший за нами, сгорбил плечи и прикрыл рот ладонью, словно пытался сдержать смех. Жаль, что я не мог его услышать. Я хотел шлепнуть Джорджию в отместку, но подумал, что это не самое подходящее зрелище для нашего сына… и мое сердце болезненно сжалось.
– Почему-почему… Потому что у тебя отличная задница.
Честно говоря, судя по голосу, Джорджия была не очень довольна этим фактом. Но зато она заговорила в своей прежней манере, как былая Джорджия, которая была немного несдержанной, довольно прямолинейной и жизнерадостной.
– Правда?
– Не стоит так удивляться. Мне нравится твой вид. Я никогда не могла ему противостоять. У меня была по тебе ломка.
– Твое личное дитя ломки? – я ухмыльнулся. Мне льстило ее признание, что она не могла передо мной устоять.
* * *
Внезапно перед моими глазами возникло видение, как Джорджия щекотала Эли, а он задыхался от смеха и пытался отползти от нее. Ему удалось высвободиться, и он сразу же перешел в атаку, впиваясь своими маленькими пальчиками в ее округленный зад, пока она убегала от него. Джорджия громко взвизгнула и отмахнулась от его цепких рук.
– Прекрати, маленький проказник! Мне щекотно!
Эли обхватил ее за талию и впился зубами в левую ягодицу, находившуюся прямо на уровне его глаз. Джорджия закричала, заливаясь смехом, а затем, плюхнувшись на кровать, подхватила сына под мышки и заключила в своих объятиях. Его лицо раскраснелось от хохота, кудряшки наэлектризовались и торчали во все стороны. Они смеялись и щекотали друг друга, и каждый стремился одержать победу над другим. В какой-то момент Джорджия по-серьезнела и сказала очень строгим тоном:
– Ты не можешь кусать меня за попу, Эли, это неприлично.
Но затем они оба согнулись пополам от приступа хохота.
* * *
– Моисей? Ты снова это делаешь, – мягко произнесла Джорджия.
Я сосредоточил на ней взгляд, на моем лице до сих пор играла улыбка от воспоминания Эли.
– Ты задремал. Витал в облаках.
– Я думал о твоей заднице, – искренне ответил я и подошел к ней, игнорируя своего ангела-хранителя, семенящего следом.
Джорджия громко рассмеялась, и, обхватив ее рукой за талию, я начал яростно ее щекотать.
Эли подавал мне наилучшие идеи.
Мы упали на тюк сена у стены, отделяющей амбар от манежа, и Джорджия с визгом принялась щекотать меня в ответ. Но я не сильно боялся щекотки, и в скором
