– Пожалуйста, остановись! – крикнула она, вцепившись в мои руки.

В наших волосах застряла солома, щеки раскраснелись, одежда помялась, и в принципе мы выглядели так, будто занимались чем-то бóльшим, чем просто щекотали друг друга. И в этот момент в амбар зашел ее отец.

Вот дерьмо.

Увидев выражение его лица и узнав в нем ярость, я сразу же убрал руки и отошел. Меня ждали большие неприятности. Даже Эли сбежал в страхе, исчезая за секунду, и теплая связь между нами внезапно остыла. Джорджия стояла спиной к отцу, и когда я опустил руки, она немного покачнулась, хватаясь за меня. Я ласково отодвинул ее и позволил ее отцу подойти ко мне без каких-либо возражений или предостережений.

Я даже не поднял руки, хотя мог с легкостью уклониться от его неуклюжего удара, пришедшегося по моей челюсти. Но не стал этого делать. Потому что заслужил.

– Папа! – Джорджия встряла между нами. – Папа, не надо!

Он проигнорировал ее и пристально посмотрел мне в глаза – его грудь вздымалась, губы поджались, а руки тряслись, когда он ткнул в меня пальцем.

– Снова за старое, Моисей?! Мы пустили тебя в свой дом. Ты разграбил его. Более того, были жертвы. Больше это не произойдет!

Тогда он перевел взгляд на Джорджию, и разочарование в его глазах было куда хуже гнева, направленного на меня.

– Ты уже женщина, а не ребенок, Джорджия. Ты не можешь и дальше так себя вести.

Она поникла прямо на моих глазах.

– Можете бить меня сколько хотите, мистер Шеперд. Я этого ожидал. Но не смейте так говорить с Джорджией. Или я надеру вам зад.

– Моисей!

В глазах Джорджии сверкнули молнии, ее спина выпрямилась. Хорошо. Пусть злится на меня. Лучше злость, чем этот скисший вид.

– Думаешь, ты можешь заявиться сюда и снова выйти сухим из воды? Думаешь, тебе просто сойдет это с рук? – прохрипел от ярости Мартин Шеперд.

– Мы уже не те люди, что раньше, мистер Шеперд. Я тоже был одной из этих жертв, и мне ничего не сошло с рук. Ни мне, ни Джорджии. Мы заплатили сполна. Как и вы. И продолжаем расплачиваться.

Он отвернулся, скривившись от отвращения, но я видел, как подрагивали его губы. Мне стало его жаль. На его месте я бы тоже себе не понравился. Но лучше выговориться, чем держать все в себе.

– Мистер Шеперд? – тихо позвал я.

Он не останавливался. Я подумал о словах Джорджии. О ее пяти плюсах. О прощении. И понял, что его заслуживаем не только мы.

– Мне жаль, мистер Шеперд. Правда. Надеюсь, однажды вы сможете меня простить.

Отец Джорджии споткнулся и замер. В этом слове чувствовалась какая-то сила.

– Я надеюсь, что вы простите меня, потому что, независимо от ваших желаний, это произойдет. Между нами с Джорджией. Уже происходит.

Глава 26. Джорджия

Всю вторую половину дня я проводила иппотерапию в маленьком крытом манеже для группы детей с поведенческими проблемами, которых привезли из Прово, находившегося примерно в часе езды от Левана. Группа была меньше, чем обычно, всего шесть человек, и со всеми ними я уже работала прежде. Мы с Моисеем закончили одновременно на закате – я терапию, а он расписывать стену манежа. После той неловкой утренней ссоры я последовала за отцом из амбара. Мне нужно было убедиться, что он в порядке, и заодно перевести дыхание.

«Это произойдет. Между нами с Джорджией. Уже происходит», – сказал Моисей. Мое сердце кувыркнулось в груди и со шлепком приземлилось в скрученном желудке. Я верила его словам. И внезапно немного испугалась. Поэтому побежала за своим бедным отцом из амбара, чтобы помочь ему смириться с тем фактом, что его дочь щекотала Моисея, вернувшегося в нашу жизнь. Но это было вчера, а теперь мы стояли одни посреди тихого крытого манежа. Я убиралась после занятия, а Моисей добавлял последние штрихи к рисунку на большой стене, которая присоединяла манеж к конюшне. И я не знала, что сказать.

– Знаешь, а ты хороша. Я слышал вас краем уха. Впечатляет, – с легкостью похвалил Моисей, а я туповато уставилась на него, не понимая, о чем речь. Мои мысли по-прежнему занимала наша утренняя игра и эмоциональный разговор с отцом.

– Терапия. Дети. Все это. Ты хороша, – объяснил Моисей с небольшой улыбкой.

Мне стало приятно от его слов, и я отвернулась, чтобы скрыть это. Я слишком сговорчивая, слишком зависимая от чужого одобрения. Мне это не нравилось. Но Моисей казался искренне заинтересованным, задавая мне вопросы о том и о сем, пока я не начала добровольно рассказывать о своей профессии, параллельно снимая седла с лошадей и расчесывая их.

– Во время терапии лошади отражают энергетику людей. Заметил, как уныло выглядел Джозеф? Как тихо себя вел? Видел, как Сакетт буквально сунулся ему в лицо и положил голову ему на плечо? А как агрессивно вела себя Лори? Она оттолкнула Лакки, и он толкнул в ответ. Легонько. Но ты обратил внимание, что он не отошел от нее? Я понимаю, что все это субъективно. Но нужно отдать должное людям, которые готовы встать лицом к лицу с пятисоткилограммовым зверем, управлять им, вести его, ездить на нем. Это придает невероятную силу тем, кто отдался во власть наркотиков, алкоголя, секса, болезни, депрессии. А в случае детей… во власть тех, кто сильнее их, кто контролирует их жизнь. Мы часто работаем с детками, страдающими аутизмом. Лошади помогают им раскрыться. Выпустить все, что в них накопилось. Даже легкое покачивание на лошади помогает людям обрести с ними связь на элементарном уровне. Это то же покачивание, которое мы чувствуем при ходьбе. Мы будто становимся единым целым с чем-то необычайно могущественным, необычайно большим, и на секунду сами чувствуем это превосходство.

– Мне казалось, ты хотела быть ветеринаром. Разве не таков был план? – тихо спросил Моисей, вытирая свои кисти, пока я заканчивала ухаживать за лошадьми.

– Я всю жизнь наблюдала, как мои родители работали с животными и людьми. После смерти Кэтлин и твоего отъезда мне перехотелось выступать на родео. Или даже становиться ветеринаром. Я хотела понять, как раскрыть тебя, подобно многим другим клиентам, которым помогала терапия.

– Раскрыть меня? – Моисей выглядел ошарашенно.

– Да, – я взглянула в его глаза, но не смогла долго на них смотреть. Откровенность давалась мне нелегко и казалась чрезвычайно интимной. – Этим я и занялась.