Шрифт:
Закладка:
– Эли… – выдохнул я, гадая, как же мне теперь целовать Джорджию, если Эли все это видит, каждую мельчайшую деталь, без моего ведома. Когда я поцеловал Джорджию, то боялся, что Эли не вернется. Но он определенно был поблизости и все видел.
Как и то, что после Джорджия убежала, а я ошеломленно смотрел ей вслед.
– Ладно, приятель, достаточно.
Я сомкнул воду, смывая его маленькие демонстрационные видения. Не сказать, что я жаждал его помощи по романтической части. Возведя мысленные барьеры, я потерял Эли и оказался один в старом доме, бормоча себе под нос о том, как воплотить его идеи в жизнь… чтобы Эли этого не видел.
Глава 25. Моисей
В Леване особо нечем заняться, если ты не катаешься на лошади. Или на машине. И не любишь природу. И не общаешься ни с кем в округе. Поскольку я пролетал по всем пунктам, в конечном итоге большую часть времени я просто наблюдал за Джорджией. Иногда из окна на втором этаже, в надежде, что она меня не заметит. Иногда со старой веранды Пиби, пока шлифовал ее, что давало мне предлог тайком подсматривать за Джорджией, работающей с лошадьми и людьми день ото дня, обычно в большом круглом загоне. Похоже, она пошла по родительским стопам, но ей вполне подходила эта работа.
Ее кожа приобрела смуглый оттенок, волосы выгорели под солнцем. Ее тело было стройным и сильным, тоненькие пальчики крепко держали поводья. У нее все было длинным: ноги, волосы, а терпение так вообще бесконечным. Она никогда не теряла бдительности или самообладания, работая с лошадьми. Джорджия гоняла и подстегивала их, улещивала и изматывала. Как и меня – снова. Я не мог отвести от нее глаз. Она совсем не похожа на девушек, которые обычно приходились мне по вкусу. Не мой типаж. Я твердил это себе еще семь лет назад, когда приехал в Леван и увидел ее повзрослевшую. Она смеялась, каталась на лошадях и провоцировала меня до тех пор, пока я уже не мог ей противиться. Тем летом она полностью сосредоточилась на мне, словно я был всем, чего она когда-либо желала. И то, с какой настойчивостью она добивалась меня, стало моей погибелью.
Наш сын обладал такой же безмолвной силой. Он часто сидел на ограде загона, словно его дух помнил эту позу, несмотря на отсутствие физической формы. Он смотрел на свою мать и лошадь, которую она тренировала, и я гадал, часто ли Эли посещал ее. Возможно ли, что связь между животным и женщиной, женщиной и ребенком объединялись в этом тихом загоне и создавали оазис уюта и умиротворения, который успокаивал всех, кто входил в него?
Мне было странно смотреть на мать и сына, зная, что она абсолютно не подозревала о его присутствии, хотя он часто вился рядом с ней, как личный маленький ангел-хранитель. Я отложил инструменты, чтобы понаблюдать за ее работой, желая быть ближе к ней, ближе к ним, даже если она предпочитала, чтобы я находился как можно дальше.
Когда я сел на ограду рядом с Эли, он будто меня не заметил, застряв между мирами. Зато Джорджия сразу меня увидела и немного напряглась, как если бы подумывала сбежать. Но затем она выпрямила спину, и я так и слышал, как она твердит себе, что это ее «собственность, и Моисей может катиться ко всем чертям». Я видел это по тому, как она задрала подбородок и натянула веревку в руках. Мои губы невольно расплылись в улыбке. К счастью, никуда она меня не послала. Даже уйти не попросила.
Поэтому я продолжал сидеть рядом, наблюдая за женщиной и лошадью, которую она пыталась обольстить, но вскоре воспоминания Эли стали такими громкими, что у меня не осталось выбора, кроме как выслушать их.
* * *
– Мама, а как лошади разговаривают?
– Они не разговаривают, малыш.
– Тогда откуда ты знаешь, чего они хотят?
– Они хотят того же, что и ты. Игр. Ласки. Есть, спать и бегать.
– А они тоже не хотят выполнять поручения?
– Не хотят.
Я смотрел на ее лицо сверху вниз, будто сидел на лошади. Джорджия мило улыбалась и отвечала со смешинкой в голосе, ласково придерживая меня за ногу. Не меня. Эли. Это он показывал мне свое воспоминание. Должно быть, он захотел покататься, и Джорджия водила его по загону. Это тоже происходило на закате, окрашивающем западные холмы и загон мягким золотистым сиянием, землю точно так же пятнали тени и лучи солнца.
Я встряхнулся, пытаясь отделить реальность от видения, но Эли еще не закончил.
– А Калико любит меня?
– Ну конечно! – посмеялась Джорджия, но Эли оставался крайне серьезным.
– Я тоже ее люблю. Но как мне сказать ей об этом, если она не понимает?
– Так покажи ей.
– Как? Сложить руки в форме большого сердца?
Эли согнул свои маленькие ручки в отдаленном подобии на сплющенное сердце. Затем слегка покачнулся в седле, и Джорджия ласково его отчитала.
– Держись за седло, сынок. И нет. Не думаю, что Калико поймет, если ты покажешь ей сердечко. Покажи ей свою любовь хорошим отношением. Заботься о ней. Проводи с ней время.
– Я должен часто ее гладить?
– Было бы неплохо.
– Может, принести ей яблок? И еще ей нравится морковка.
– Только не переборщи. Ты же не хочешь, чтобы ей стало дурно от твоей любви.
* * *
– Моисей!
Джорджия стояла подо мной и хватала меня за ноги, будто пыталась удержать на заборе, а я покачивался из стороны в сторону, как Эли, когда он показывал руками сердечко. Я схватился за соседний столб и спрыгнул в загон, попутно задевая своим телом Джорджию. Мы оба подскочили, и оба отказывались отступать первыми. Конь, которого она дрессировала, Касс, отошел в другую часть загона, и мы остались наедине. Наедине с закатом, лошадьми и воспоминаниями Эли.
– Черт возьми, не делай так больше! Я испугалась, что ты упадешь! – ее лицо находилось так близко, что я видел золотые крапинки в ее карих глазах и небольшую морщинку между бровями, нахмуренными от беспокойства. Но, наверное, я смотрел на нее слишком долго, и ее брови угрюмо сдвинулись к переносице.
– Моисей? – спросила она с сомнением в голосе.
Я оторвал взгляд от ее лица и увидел Эли,
