Шрифт:
Закладка:
В тот вечер в общей палатке за ужином царило уныние, и это еще слабо сказано. Теперь, когда несколько волонтеров погибли от рук апачей, вся экспедиция приняла новый мрачный тон. Это уже была вовсе не поездка на охоту и рыбалку по интересным девственным краям с заманчивой, хотя и весьма сомнительной возможностью добавить к своим трофеям диких апачей. Некоторые из тех, кто никогда не служил в армии, то есть подавляющее большинство волонтеров, заявили о желании покинуть экспедицию. Их представители уже отправились к полковнику Каррильо требовать охрану на пути до Дугласа.
– Я тоже ухожу, – сказал Уинстон Хьюз. – Это уже не забава, – добавил он, явно преуменьшая значение произошедшего.
Но и среди ветеранов и отставных военных многие потеряли кураж. Перспектива настоящей партизанской войны в этой чудовищно пересеченной местности с целью спасти одного-единственного мексиканского ребенка большинству перестала казаться романтичной, зато они трезво оценивали ее опасность.
– Ну его к черту, – сказал парень по имени Кент Сэндерс, молодой банкир из Гринвича, штат Коннектикут, и еще недавно один из записных бахвалов. – Это всего лишь мальчишка-мексиканец. Вряд ли стоит за него умирать.
– Ну да, а как насчет женщины и камердинера Филлипса? – осведомился кто-то из публики. – Мы что, так и бросим их у дикарей?
– Они из персонала, – ответили ему. – Это их личный выбор. Пусть ими займется Гетлин.
– Для этого тут мексиканская армия, – поддакнул еще один. – Это их страна, пусть сами разбираются со своими индейцами. Мы о своих позаботились уже пятьдесят лет назад.
Вот так эти истинные спортсмены обсуждали зоны своей ответственности и масштаб своего участия. Некоторым принять решение помогло то обстоятельство, что они платили по тридцать долларов в день. Ясно, что участие в Большой экспедиции к апачам казалось теперь сомнительным удовольствием за такие деньги.
После ужина Толли пришел ко мне в палатку. Он мялся и явно чувствовал себя неловко.
– Знаете, старина, – заговорил он, избегая смотреть мне в глаза, – я тут много думал и понял, что мне хочется домой. Осенний семестр на носу, понимаете ли.
– Осенний семестр? – Я был потрясен. – Нет, я не понимаю. О чем вы, Толли? Вы же не собираетесь уехать?
– Выпускной год, и все это…
– К чертям выпускной год! – заорал я вне себя. – Вы не можете просто взять и уйти. Мы не можем бросить там Маргарет и Браунинга.
– Ну… мы ведь их уже бросили. Разве нет, старина?
– Только для того, чтобы привести подмогу.
– И это тоже мы сделали, Джайлс. Вы слышали, что сказал Стюарт. Это и правда их личный выбор. И я тут мало чем могу помочь. Притом тут Каррильо и войска, разве нет?
– Личный выбор? Господи, Толли, там наши друзья. Мы обещали им, что вернемся за ними.
– Через два с небольшим месяца начнутся занятия, – сказал он. – Мне нужно чертову уйму дел переделать…
– Каких дел, Толли? Скатать в Нью-Йорк и заказать у «Брук Бразерс» новый гардероб?
– Ну, по правде говоря, это есть в моем списке. Не дело появляться в Принстоне в поношенных прошлогодних тряпках.
– Кому есть дело до Принстона и ваших чертовых поношенных тряпок! – взорвался я. – Если вы сейчас уедете, значит, ваш отец был во всем прав. Это даст ему новый повод говорить, что вы не мужчина, а неженка!
– Ну, старина, на самом деле я и есть неженка.
– Я знаю, вы любите разочаровывать отца, Толли, – сказал я. – Понимаю, вас все это травмировало. А кого не травмировало? Меня травмировало, Альберта тоже.
– Позвольте мне рассказать вам кое-что о травмах, Джайлс, – сказал Толли. – Когда они подвесили меня вверх тормашками на той перекладине, я описался, вот до чего меня травмировало. А когда они развели под моей башкой огонь, я обосрался. Вися вверх ногами. Вот до чего меня травмировало. Я понял, что не готов умирать ради того, чтобы не разочаровать папочку.
– Забудьте об отце, Толли, – попросил я. – Если вы отправитесь сейчас домой, так и не увидев, чем это все кончится, вы самого себя разочаруете на всю оставшуюся жизнь.
– Вероятно, придется мне это пережить, старина, – сказал Толли. – Полковник Каррильо согласился выделить полдюжины солдат для сопровождения тем из нас, кто решит вернуться в Бависпе. Там нас встретят американские резервисты из Дугласа и примут на границе. Мы решили отправиться завтра рано утром. Я просто хотел повидать вас и попрощаться, Джайлс. Ну и занятное приключение мы пережили, верно? Слушайте, если вас занесет на Восточное побережье…
Я не пожал его протянутую мне руку. Я отвернулся.
– Убирайтесь отсюда, Толли.
15 июня 1932 года
В ночь предательства Толли я принял решение еще до того, как лег спать. Спал я всего несколько часов и поднялся еще до зари, тихо выбрался из палатки и пошел к коралю. Ночное дежурство нес все тот же паренек, Джимми, но на сей раз он не спал. Напротив, он был так бодр, что едва не подстрелил меня, прежде чем узнал. На него явно подействовало близкое присутствие апачей.
– Черт, Нед, не надо так подкрадываться к человеку, – пробормотал он. – Так и пулю схлопотать недолго.
– Вовсе я к вам не подкрадывался, Джимми, – заспорил я. – Я даже свистнул, когда подходил. Но я не хотел поднимать лишнего шума, чтобы не перебудить остальных и не всполошить животных. Вот я и посвистел, чтобы вы поняли, что идет свой.
– Вы разве не знаете, Нед? – сказал он. – Ведь именно так краснокожие друг другу сигналы подают. Свистом.
– Ну, они уж точно не насвистывают «Я поймал ритм», Джимми.
– И все-таки что вам тут надо посреди ночи, Нед?
– Мул.
– Мне не приказывали дать вам мула, Нед.
– Я знаю, Джимми, – сказал я. – Но все-таки прошу вас дать мне мула.
– Не могу.
– Конечно, можете.
– Зачем вам мул посреди ночи, Нед?
– Мне надо туда вернуться, Джимми.
– Куда вернуться?
– К тропе, – сказал я. – Я позабыл сумку с камерой, когда сидел у ручья,