Эла, услышав слово «свидетель», вопросительно подняла бровь и оглянулась на Коссала. Тот пожал плечами. Совпадение могло показаться странным, однако, и кроме меня, на свете, конечно, были люди, за кем требовался присмотр.

Чуа не сводила с сидящего глаз.

– Я оставила тебя совсем мальчиком.

– И ты тогда была еще девочкой, – пожал он плечами. – Вода течет, русла меняют путь. Дай срок, вернутся и потерянные.

– Не все, – покачала головой Чуа.

– Напрасно ты ненавидишь места, сделавшие тебя тем, что ты есть.

– И забравшие мужчину, которого я любила? – возразила Чуа. – Их я вправе ненавидеть?

– Я его видел, твоего любимого. Он не годился для встречи с дельтой.

– Конечно нет. Как ты не годишься для встречи с открытым морем. И все же у него хватало отваги каждый день уходить в протоки.

В ответ свидетель церемонно поклонился, как бы признавая ошибку или вину. Такие манеры казались совсем не к лицу сидящему в каноэ человеку с веслом в руке – и особенно учитывая нацеленные на нас стрелы. Однако его следующие слова прозвучали искренне.

– Каждое сердце бьется в своем ритме. Прими мое горе. Я посажу фиалку в память о твоем любимом.

При этих словах шевельнулся молча слушавший Рук.

– Расскажи-ка, что за фиалки, – тихо произнес он.

Свидетель не оглянулся на него, обращаясь только к Чуа:

– Здесь и другие, не принадлежащие к дельте.

– Они очень рвались сюда.

– Полная аннурских солдат барка… – угрюмо заговорил Рук.

Свидетель как бы невзначай стукнул пальцем по веслу, зазвенела тетива, и в паре дюймов от колена Рука в борт вонзилась стрела.

– Объясни ему, – сказал старик с веслом, – что он еще не заслужил голоса.

Лицо Чуа застыло.

– Он не вуо-тон.

– Как и все прочие, – мягко напомнил свидетель, – однако ты привела их сюда.

– Они настаивали.

– Может, ты забыла наши законы? Вуо-тоны принимают детей и заслуживших голос. И никого больше. Они… – он указал веслом, – едва ли дети…

– Они не желают стать вуо-тонами. Они хотят с вами поговорить. – Помолчав, Чуа добавила: – О Троих.

– Как они будут говорить, не имея голоса?

Чуа сквозь зубы втянула воздух:

– Они из того же теста, что мой муж. Они не созданы для встречи с нашими богами.

– С нашими богами? – покачал головой свидетель. – Я скорее отдам последний глаз, чем предложу богам этих хилых созданий. Если хотят говорить, пусть заслужат голос.

– Как? – резко спросил Рук.

– Как наши дети, – мягко улыбнулся в ответ старый вуо-тон. – Через испытание.

Я вдруг поняла, что по горло сыта испытаниями. И не успела проглотить сорвавшихся с языка слов:

– А если мы не хотим?

– Дельта всегда голодна, – пожал плечами свидетель.

Рук тряхнул головой – сердито, но с азартом.

– Где ваше гребаное испытание?

Странный вид был у нашего отряда на плотах и мостках плавучего селения. Воины с каноэ шли за нами и целили в спины из натянутых луков, а ребятня, шныряя и вертясь под ногами, покалывала нам ляжки зазубренными гарпунами. Не по злобе – для маленьких негодников это была игра, они смеялись и тыкали пальцами, носились туда-сюда и друг друга задевали не меньше, чем нас.

– Я подумываю отдать богу всю эту деревню, – буркнул Коссал, в сотый раз отбивая атаку ладонью.

– Отчего ты так ненавидишь веселье? – упрекнула Эла.

Она приплясывала на мостках, отводя копья, ловя и бросая обратно летящие в нее камни, дергая детишек за уши и прижимая им пальцем носы.

Рук уколов вовсе не замечал: не оборачивался, даже когда острый наконечник пускал кровь, и очень скоро наскучил детям. Взгляд, которым он мерил деревню, был мне знаком – с таким взглядом он готовился к бою.

Учитывая, что из материалов у строителей был лишь тростник, деревня выглядела на удивление удобной для жизни. Высокие окна впускали в дома ветер, а хитроумно устроенные шторы защищали от зноя. Плотики укрывались широкими навесами из циновок. Мы прошли обширное здание – я бы не подумала, что такое можно выстроить из тростника. Его большие окна были занавешены коврами из перьев – красных, желтых, оранжевых, голубых. Проникая сквозь занавеси, закатное солнце заливало полы теплым светом.

Ряд плотиков-кухонь сперва показался мне каменным, но вблизи я разглядела поверх тростника запекшуюся на солнце глину. Вокруг тщательно огороженных очагов выстроились глиняные миски, над исходящими паром пальмовыми листьями коптилось нанизанное на палочки мясо. От дымящих очагов в южной половине селения пахло запеченной рыбой, огненными перцами и сладким тростником.

– Куда мы идем? – спросил у Чуа Рук.

– К Мерке богов.

– К Мерке?

Я перехватила копьецо, отбила им два других, а потом сломала первое о головы маленьких разбойников. Те восторженно завизжали и оттянулись, чтобы подготовить новый штурм.

– Змеи, крокодилы, рыбы, – перечислил Коссал. – Больше в этом нужнике мерить нечего.

Я оглянулась на идущих следом воинов. Было незаметно, чтобы ворчание Коссала их оскорбило. С другой стороны, их луки и так были натянуты, и острые зубья наконечников смотрели нам в спины.

– Эта мерка для вас, – проговорила Чуа.

Мы уже вышли из-за домов на открытое место.

– Что будем мерить? – спросила я.

– Мерить будете не вы. Мерить будут вас. Чтобы узнать, заслуживаете ли вы голоса.

– Небывалая мудрость! – заметила Эла. – Мир стал бы куда как лучше, если бы здесь нельзя было заговорить, не пройдя испытания.

– Если бы испытание проходил каждый, – фыркнула Чуа, – мир стал бы куда как молчаливее.

Мы вышли к широкому пруду. Оглядываясь, я поняла, что тростниковые хижины и плотики селения образовывали окружность посреди озера. Внутри лежал пруд в несколько десятков шагов шириной – озерцо в озере с берегами из плотов и домов. Недурное место для купания детей и мытья взрослых, этакая жидкая городская площадь, отгороженная от дельты. И защищенная от ее обитателей – не считая только разлегшихся на воде трех крокодилов.

Я их сперва не заметила – как и все наши.

Потом рассмотрела на воде чешуйчатые хвосты и выступающие над поверхностью глаза. Каждый крокодил был не меньше десяти футов в длину – десять футов чешуи, зубов и когтей.

В Домбанге, если течение реки заносило в город крокодила, рыбаки, собравшись толпой в десяток или два человек, выходили на него с сетями и копьями. В этой охоте мстительность – рыбаки ежегодно гибли от крокодилов – сочеталась со здравым смыслом. Никому не нравится жить в считаных шагах от зверя, способного разом отхватить человеку ноги или, вздыбившись над водой, сцапать вопящую жертву и утянуть в воду, а там переворачиваться раз за разом, пока человек не захлебнется или не истечет