У Эльзы охрана с двух сторон. С ней не могло произойти ничего дурного. Это невозможно.

— Мы с Эльзой гуляли по Дубай Моллу, а потом она пошла в туалет и просто исчезла, Драгон. На полу в туалете я нашла ее одежду, — как на духу выдает подруга Блонди. — Охрана уже бьет тревогу, звонит тебе и Леонелю, но ты не берешь трубку.

Черт. Действительно, я блокнул на время прием всех звонков, за исключением Эльзы.

— Где она может быть?! Подробнее объясни мне, как все произошло, — лихорадочно сознаю, что если с нее сняли всю одежду и она без сумки и телефона, то отследить ее быстро будет невозможно. По камерам это реально, но похитители могли замести свои следы, и к тому же это расследование и поиск займет слишком много времени.

За этот промежуток может произойти все, что угодно. Ее могут убить.

Счет идет на секунды.

— Я не знаю, где точно, но в туалете я нашла странную записку с оставленным адресом. Выглядит так, как будто они хотели, чтобы я нашла ее. Тот, кто ее похитил.

— Говори, не тяни, — рукой я подаю сигнал своим бодигардам, что ситуация экстренная. Нужно разбить их на группы, и искать в нескольких местах.

–«У нас есть для тебя сообщение», — Миша диктует содержимое записки и следом кидает адрес в пустыне, на границе с Оманом. Ехать далеко, черт подери, но ноги уже сами несут меня к лифту. Моя «жена» порывается за мной, но я игнорирую ее так, словно ее не существует.

Для меня ничего сейчас не существует, черт подери.

Уже находясь на паркинге, я прыгаю в Lambo и трогаюсь так быстро, что звук двигателя наверняка слышен на другом конце Дубая. Охрана выезжает за мной на таких же скоростных тачках.

Ты не умрешь сегодня, девочка.

Ты бессмертна, до тех пор, пока держишь в руках мое сердце.

* * *

Не помню, когда мои ладони в последний раз были настолько влажными. В груди так тесно, что выжимать педаль газа в пол и при этом оставаться непоколебимым и продолжать дышать на полную невероятно трудно. Я мчусь в сторону Омана с такой скоростью, словно убегаю от волны атомного взрыва, но прекрасно понимаю, что с каждой секундой лишь приближаюсь к нему.

Если Блонди мертва, я никогда себе этого не прощу.

Никогда, черт подери!

Я не помню, когда мне в последний раз было так страшно. И было ли вообще. Но часть меня, спрятанная глубоко внутри, испытывает благодарность за этот страх, в полной мере отображающий насколько сильно мне дорога эта женщина. И не так важно, связывало ли нас прошлое, или только настоящее, все это неважно.

Ради нее я со скоростью света пересекаю пространство и время.

Со скрипом торможу у заброшенной деревни бедуинов, не обращая внимания на разруху вокруг и потрепанное здание, напоминающее амбар, где десятилетиями держали верблюдов или укрывались от песчаных бурь. Вокруг стоит кромешная тьма, и лишь фонари от смартфонов помогают нам видеть пространство. Разуваюсь, потому что ноги беспощадно утопают в песке и идти к этому отстойнику довольно энергозатратно.

Бодигарды выламывают крепко запертую дверь, я оказываюсь внутри. Здесь еще темнее, царит непроглядная, кромешная тьма. В ноздри ударяет омерзительный запах пота, секса, затхлости, мочи, дерьма и крови. Столь ужасное место трудно вообразить, но если ад существует, то его врата вполне могут располагаться здесь.

Фонари освещают пошарпанные каменные стены, на которых можно заметить следы от царапин животных — или озверевших пленниц, стачивающих свои ногти, находясь в припадке безумия. Ни один человек и недели не протянет в этом жутком месте, а моя принцесса и вовсе…

Тот факт, что здесь валяется старая женская одежда и запыленные украшения, буквально кричит о том, что это место давно облюбовали насильники и маньяки, похищающие и разделывающие своих жертв на так называемой пустынной «базе».

Фонари беспощадно скользят по стенам, но Эльзы нигде нет…

Вдруг, один из них озаряет нечто крошечное, хрупкое и дрожащее.

Я думал, что готов к тому, что могу увидеть, но к такому нельзя быть готовым.

Как и к ощущению того, что тысячу игл будто вонзаются в сердце, пытаясь проникнуть как можно глубже, до самых жизненно важных артерий. Мышца в груди болезненно сжимается, кишки скручивает в тугой узел. Я едва ли не рычу, сжимая кулаки до такой степени, что ногти до крови врезаются в тыльную сторону ладони.

Я направляюсь к Эльзе, умоляя всевышнего об одном. Исправить можно все, кроме смерти. Она лежит, свернувшись в позу эмбриона. Платиновые волосы смотались в комок грязи. Светлая кожа, что обычно сияет от всевозможных уходовых средств, выглядит холено и дорого, запачкана пылью, грязью, песком и прикосновениями животных, которые наверняка хорошенько надругались над ней, прежде чем сбежать отсюда.

Не хочу даже думать об этом, я не могу…представлять эти жуткие картины.

Но просто грязь не идет ни в какое сравнение с надписью, что буквально высечена на идеальном теле девушки. Всего несколько слов, от которых трудно спрятаться или скрыться.

«Благодари Голденштерн».

Нет времени анализировать, что ублюдки хотели сказать этой фразой. Очевидно, это и есть то самое «сообщение» для меня или для Леона. Имеется ли в виду мой отец, Леон или мой брат — также непонятно. Возможно, брат и оставил его мне, закинув «подсказку», что через меня и Эльзу мстит отцу, который недооценил его и рано списал со счетов, когда тот заболел.

Сейчас, все неважно.

Один из бодигардов порывается помочь Эльзе, но я резко отталкиваю его в сторону.

— Стой! — рявкаю я, не в силах удержать внутреннее пламя. — Я сам, сам! — слепну от ярости и боли, даже не замечая, что оттолкнул его с такой силой, что двухметровый охранник упал на пол. — Подготовьте носилки.

Стремительно опускаюсь на колени к моей измученной девочке. Раненной, уязвимой, такой невыносимо хрупкой. Едва справляясь с фантомными болями в груди, раздирающими сердце в клочья, приподнимаю ее над полом, обхватывая холодное тело. Она замерзла, при этом вспотела. Лихорадит и бросает в холод. Один дьявол знает, как ей тяжело.

Я укачиваю ее словно ребенка, очищая красивое личико от грязных волос, пыли, и черт возьми, остатков рвоты на ее губах, не испытывая отвращения. Крови много, но она стекает, а не бьёт фонтаном, что обнадёживающе говорит о том, что повреждены только верхние слои кожи.

Они не хотели ее убить. Поиздеваться, надругаться, унизить…доставить сообщением таким образом.

Мне невыносима мысль о том, что ее успели изнасиловать, и я с ужасом раздвигаю ее бедра, осознавая, что по внутренней их стороне стекают выделения с примесью крови. Все тело Эльзы сводит мощными судорогами, и я чувствую себя беспомощным, потому что не могу ей помочь, облегчить боли.

Из груди рвется звериный вой, стоит мне только представить, что они с ней делали…что это?

Одна мысль о том, что они разрывали ее на части, зарождает во мне острое желание перестрелять их всех, до единого.

Лично. Марая свои собственные руки, и получая маниакальное удовольствие от сладкой мести.

Хотя поможет ли Эльзе сейчас месть?

Все это невыносимо. Сейчас нужно думать о том, как спасти ей жизнь.

— Девочка моя, слышишь меня? Все будет хорошо, милая, обязательно будет. Я рядом, — губы касаются ее лба, когда я замечаю, что Эльза приоткрывает веки. — Мы выезжаем в ближайшую больницу.

— Драгон, — сиплым, неимоверно слабым голосом шепчет Эльза. — Мне так страшно, — признается она, начиная обессилено рыдать.

Я целую ее, пытаясь укачать, успокоить, утешить…отдать ей максимум всего себя, на который способен.

— Я беременна. Спаси ребенка, — шепчет она, перед тем как ее глаза закатываются и она отключается прямо в моих руках.

Меня словно током бьет или холодным душем пронзает. Я до конца не осознаю ее слова, но держу за руку на протяжении всего пути до больницы. И там, не смыкая глаз, дежурю у ее палаты, прекрасно зная, что не усну, пока мне не дадут четких и утешительных