— Егор Андреевич занят, Валерий Алексеевич. Присядьте, пожалуйста, я узнаю, сможет ли он вас принять.

— Надо же, я восхищен. Правда, — продолжил он, не обращая внимания на мое недовольство. — Сколько профессионализма и самоотдачи делу.

Я поднялась из-за стола, не желая сообщать по телефону, как Валерон вмиг оказался рядом и, надавив мне на плечи, заставил обратно сесть в кресло.

— Сиди, сиди. Я вообще-то к тебе.

— Да что вы? — надменно улыбнулась, скрестив на груди руки, а потом, проследив за взглядом Юхимова, сразу их опустила – грудь едва не выпала из бюстгальтера в полукруглом вырезе блузки.

Заметив это, Валерон плотоядно облизался, прекратив смеяться.  

— А помнишь?.. Помнишь, я рассказывал, как ты быстро ему надоешь? — он широко расставил руки, оперся ладонями о стол и подался вперед, наклоняясь всё ближе и ближе. — Ты тогда была такая неприступная, прям королева ночи. Сидела, нос воротила. 

Я попыталась сбросить наглые руки. То, что он навеселе, поняла сразу – лицо опалял водочный перегар. Валерон лишь посмеивался над моими безрезультатными попытками, а следом и вовсе сгреб меня в охапку, и рванул на себя, вынудив подняться.

—  Слушай, — понизил голос, перейдя практически на шепот, — мое предложение в силе. Забей на Егора, он не будет с тобой. Я обещаю тебе не место секретарши, нет, ты будешь всегда со мной. Всегда и везде. Думаешь, я не знаю, как ты обхаживала Тимура? Он мне всё рассказал…

Перед глазами поплыло. Наваждение какое-то. Уже не Юхимов вцепился в меня стальными клешнями, а Удовиченко. Это он тычет в лицо эрегированный член и заставляет взять его в рот, а я вырываюсь, отдираю от волос ненавистные пальцы. За что и расплачиваюсь. Болезненно. Жестоко.

— Не правда, — оттолкнула Валерона со всей силы, влепив звонкую пощечину. — Он лжет! Он никогда не прикасался ко мне!

Мысль о том, что Тимур может трепаться о наших «отношениях» всему миру вмиг лишила  душевного равновесия, которое с таким трудом воздвигала. Пошатнула уверенность, что всё давно в прошлом. Ничерта не в  прошлом и время, как оказалось, ничего не лечит.

— Ах ты ж, с*чка, — взревел он, потянувшись через стол. — А ну иди сюда!

Конечно, всему виной его состояние. Уверенна, будь он трезв – вел бы себя намного рассудительней, но сейчас, достучаться до помутневшего хмельными парами мозга было нереально. Мы подняли такой хай, что в приемную не только с грохотом распахнулась дверь, явив обозленного Егора, но и поднялись работники с первого этажа.

— Матвеева, ты вообще охр… — возмутился он и оборвался на полуслове, увидев растрепанную меня и обезумевшего Валерона. Его лицо хорошо так перекосило, и прежде чем я успела что-то сообразить, успел оценить ситуацию.

Я замерла, шокированная увиденным: от мощного удара в челюсть, будучи в пьяном угаре, Валерон отлетел к дальней стенке, ударившись ещё ко всему об неё головой.

С лестницы послышались женские «Иииии» и «Ой, мамочки, да он же его убьет»! Кто-то, совсем рядом, громоподобно рыкнул, приказав вызвать охрану. Я не реагировала, заторможено наблюдая за мелькавшим в воздухе увесистым кулаком и каждый раз, когда он погружался в Юхимова, содрогалась.

— Егор!! — Вал бросился оттаскивать Студинского от хохочущего на весь этаж владельца объединения «Уголь» вместе с двумя охранниками и храбрецом с отдела статистики. —  Приди в себя! Слышишь!..

— Тебе пиз**ц, Студинский, — продолжал смеяться Валерон, сплевывая на пол кровь. — Крышка! О выборах можешь забыть – это я тебе гарантирую.

— Ах ты ж… — Егор сделал попытку освободиться от удерживающих рук. — Пустите, я сейчас его урою! Он давно выпрашивает, урод! На этот раз папаня не поможет.

К Юхимову, получив одобряющий кивок от Дударева, поспешил один из охранников и помог подняться от греха подальше. Он выровнялся в спине, оттирая с губ кровь, и окинул всех презрительным взглядом.

— Вам всем пиз**да, — подбитый глаз так и сочился ненавистью. — Всем!!!

— Ну, рискни! Давай! — рванул к нему Егор и на него снова поднасели, удерживая рвущуюся наружу ярость.  

Он рыкнул, дернувшись. Вал хоть и был ниже на полголовы, но в силе не уступал. Надежно надавил всем корпусом, вынуждая сделать несколько шагов назад.

— Них** ты не сделаешь, — спокойно произнес он. — Максимум напишешь заявление. Так мы напишем встречку. Свидетелей у нас предостаточно.

Егор был прав, но это не означало, что дело не могло обрести общественной огласки. Уверена, на моих плечах и руках уже к утру проступят конкретные синяки, и я могу выступить самым главным свидетелем, плюс ко всему, тоже написать заявление. Но вдруг Юхимова понесет и этого окажется недостаточно?

Я слышала, как Валентин просил Егора успокоиться, взять себя в руки и не вестись на провокацию. Сыграть сейчас на руку очередной шестерке Тимура было хуже всего. И так переусердствовал. А потом он с таким  осуждением посмотрел на меня, словно это я направляла кулак Студинского и призывала дать сдачи. Конечно! О чем вы?! Кто теперь всегда будет крайней? Я!!!  

Егора передернуло, и он, всё ещё тяжело дыша, повернул голову ко мне. Я прижимала руки к груди, пытаясь успокоить сумасшедшее биение сердца, и боялась посмотреть на него. Боялась увидеть то же, что и в глазах Дударева – обвинение в случившемся. Так и стояла, опустив голову, не решаясь пошевелиться, чувствуя, как пылает лицо от пристального, обжигающего взгляда. Его взгляда.

Только сейчас осознала весь масштаб катастрофы.  

* * *

— Ты совсем еб**лся, Егор! — не унимался Вал, сотрясая воздух матами. Он орал так, что даже через закрытую дверь было слышно.

Я бездумно пялилась в пустоту, подскакивая от каждого шороха. Отпросилась, называется, на обед пораньше. Тут хотя бы в живых остаться после всего.

— … ты сам советовал держать её как можно ближе, — парировал Егор на одну из реплик Вала, которую я, по невнимательности, пропустила. — Что теперь, м?

— Да, было дело. Но я не просил пиз**дить любого, кто прикоснется к ней! Какого хрена? Это так не делается! Очнись, наконец! 

Потом послышались звуки передвигаемой мебели, гулкие удары. Я вскочила с кресла и опомнилась у самой двери, когда уверенно, громко постучала, прикусив изнутри щеку. Сердце бешено колотилось в груди, рискуя вырваться наружу. Что я делаю? Мало на