Мой приговор по делу «Кировлеса» был признан незаконным Европейским судом по правам человека. Верховный суд России отменил его и сразу отправил дело на пересмотр. В начале декабря должно было состояться новое первое судебное заседание. Суд напоминал плохой ремейк и без того очень плохого фильма. Всё было прежним: тот же зал, те же обвиняемые, те же свидетели, дававшие те же показания, те же журналисты, только судья был другой и мы теперь не ездили на поезде, а летали на самолёте. Я опять стал мотаться между Кировом и Москвой.

Двенадцатого декабря, поздно вечером, прилетев обратно в Москву, я не поехал домой, а отправился в гостиницу. Мы держали ролик в секрете, поэтому монтировали его очень маленькой командой, в которой не было профессиональных монтажёров. Номер в гостинице был снова взят на подставное имя, и мы даже задёрнули шторы, чтобы с улицы нас не мог снять дрон. Мои коллеги заранее привезли туда огромный компьютер, и мы сидели вокруг него в полутьме, пытаясь на ходу освоить программу для видеомонтажа.

На следующий день видео было разослано нашим сторонникам, а через час я публично объявил, что выдвигаю свою кандидатуру на пост президента. За первый день мы собрали больше шести миллионов рублей: по тем временам — абсолютный рекорд. Тысячи людей по всей стране захотели присоединиться к кампании.

В Кремле видео тоже посмотрели — сразу после моего выдвижения за мной начала ездить группа сотрудников ФСБ. Они будут следовать за мной по стране три года, наблюдая и ожидая приказа убить.

Процесс по делу «Кировлеса», и так стремительный, двинулся ещё быстрее. По закону осуждённым по тяжким статьям баллотироваться запрещено. Моя прошлая судимость по делу «Кировлеса» была снята, а дело «Ив Роше» не мешало мне участвовать в выборах. Власти не хотели повторять ошибку 2013 года, когда на мэрских выборах я даже в условиях фальсификаций получил большое количество голосов. Им нужны были формальные основания не допустить меня, на которые они могли бы при необходимости сослаться.

Восьмого февраля нас с Офицеровым осудили по тому же делу во второй раз. Весь процесс затевался якобы для «пересмотра» приговора, но в итоге мы получили те же самые сроки — пять лет и четыре года условно, а текст нового приговора совпадал со старым вплоть до опечаток.

Меня это не остановило. Все последние годы специально под меня принимали много репрессивных законов — на одном суде кто-то даже пошутил: «Навального судят по специальному УПК». Я прекрасно понимал, что решение о допуске меня на выборы будет приниматься не в зале Центральной избирательной комиссии, а в Кремле. Важно было создать такой уровень давления общества на власть, чтобы они были вынуждены меня допустить. На это у нас был год: выборы должны были состояться в марте 2018-го, официальное выдвижение кандидатов — в декабре 2017-го.

Как и в 2013 году, я шёл на выборы без особых денег и находясь в «чёрных списках» СМИ. Зато у меня была отличная команда и сотни тысяч активных сторонников по всей стране. Значит, решил я, мы и деньги можем собрать, и стену цензуры пробить. Кампанию снова возглавил Леонид Волков. Мы решили провести региональный тур невиданных до этого масштабов — объехать со встречами все крупные города страны. Запустить еженедельное онлайн-шоу. Передача «Навальный в 20:18», выходившая в 20 часов 18 минут каждый четверг, быстро стала самым популярным онлайн-стримом страны.

Я поехал по российским регионам. До меня никто подобного не делал. Это сложно: расстояния между городами огромные, а транспортной доступности нет. Чтобы из сибирского города Томска добраться в сибирский город Омск, надо лететь через Москву (мне, впрочем, удалось однажды совершить перелёт между этими городами напрямую, но там были особые обстоятельства). Мы много ездили на поездах и электричках, а чаще всего — на арендованных микроавтобусах. Это немного напоминало тур музыкальной группы: сегодня выступление в одном городе, завтра — в другом, и вот мы едем в темноте по разбитой дороге, часть команды спит, часть готовится к следующему выходу.

На самом деле я приуменьшил: выступлений у нас было больше. Иногда и по два в день.

Каждый четверг вечером я выходил в прямой эфир на ютуб-канале «Навальный LIVE», а в пятницу рано утром мы выезжали. Возвращались обычно в понедельник.

На самом деле «региональных турне» (так мы их называли) было два — сначала весной, потом осенью. Весной мы открывали штабы. В восьмидесяти двух городах России мы открыли центры нашей кампании: сняли офисы, наняли координаторов и по паре сотрудников, которые должны были организовывать работу волонтёров в этом городе. Это было похоже на партийные ячейки, хотя зарегистрировать партию нам не давали.

Штабы Навального — самая разветвлённая и быстрорастущая оппозиционная сеть в стране — наглядно показывали, что в Кремле нас опасаются не зря. Даже после завершения кампании штабы в сорока крупнейших городах продолжали работать на протяжении нескольких лет, пока меня и моих сторонников не объявили экстремистами. Многие сотрудники штабов стали популярными политиками в своих регионах. Лилия Чанышева в Уфе и Ксения Фадеева в Томске — одни из самых ярких региональных координаторов и пример того, какими вообще должны быть настоящие политики: необыкновенно работоспособные, искренне преданные делу, толковые организаторы, а главное, честные люди. В Кремле их тоже заметили. Сейчас, когда я пишу эти строки, против Лилии и Ксении сфабрикованы уголовные дела.

Но я отвлёкся. Весной я ездил по регионам и открывал штабы — встречался с местными волонтёрами, выступал перед ними, отвечал на вопросы. Как иначе люди захотят присоединиться к моей кампании? Московские политики любят рассуждать про бедный российский народ, только мало кто из них бывал в Бийске. Да что там, большинство из них и в Ижевске не бывало. Мне же казалось, что нельзя претендовать на лидерство в стране, которую не знаешь досконально.

Я объявил, что доеду до всех крупных городов. И поехал. Где я только не выступал — в компьютерном клубе, в ангаре, в чистом поле. Перед началом встречи я здоровался с каждым пришедшим за руку, в конце — фотографировался. В крупных городах волонтёров было очень много: в Перми, например, пришла тысяча человек — настоящий митинг, хотя и под крышей. Одно только фотографирование растянулось на три часа. Под конец кампании можно было уже запускать курс «Молниеносное селфи».

Осенью я поехал во второе турне — теперь я не открывал штабы, а встречался с избирателями. Это были митинги: часть моих коллег приезжала заранее, ставила сцену и звук, и я выступал — произносил речь, а