Шрифт:
Закладка:
За все три с половиной года Олег ни разу не пожаловался. Каждый раз, когда его жизнь в тюрьме становилась хуже, он писал мне в письмах: «Не останавливайся. Если ты остановишься, получится, что я сижу зря». Он знал, что я переживаю за него, но всё время просил не беспокоиться.
Он отсидел три с половиной года от звонка до звонка. Нашим надеждам на Европейский суд не суждено было сбыться. Вернее, суд состоялся, и он вынес единственно возможное решение: сказал, что никакого преступления не было. После этого Верховный суд России должен был отменить приговор, а Олега — немедленно выпустить. Разумеется, этого не произошло. Он так и досиживал свой срок в одиночной камере с решением ЕСПЧ о том, что он невиновен.
Когда он освободился, мы поехали его встречать и в тот же день устроили большой праздник. Однако тюрьма может портить жизнь даже после освобождения: никто не хотел брать Олега на работу, никакой банк, включая иностранные, не открывал ему счёт. В России он осуждённый (да ещё с такой фамилией!), в Европе — politically exposed person, то есть человек, связанный с политической деятельностью. И то, и другое накладывает ограничения. Вести бизнес невозможно.
Но, несмотря на все трудности, Олег продолжает поддерживать меня, и мы по-прежнему очень близки.
Последнее слово по делу «Ив Роше», 19 декабря 2014 года
Сколько раз в своей жизни человек, который не занимается ничем криминальным и противозаконным, может произнести последнее слово? Нисколько, ноль раз. Ну, если ему не повезёт, — один раз. Я же за последние полтора года, два года с учётом апелляций… Это, наверное, моё шестое-седьмое, может быть, десятое последнее слово. Вот эту фразу — «Подсудимый Навальный, вам предоставляется последнее слово» — я уже слышал много раз. Такое впечатление, что с последним словом — для меня, для кого-то, для всех — наступают последние дни. Постоянно от тебя требуют сказать последнее слово. Я говорю это, но, в общем-то, вижу, что последние дни — они не наступают.
И самое главное, что меня в этом убеждает. Если бы я вас здесь сфотографировал втроём, а лучше всех вместе, с представителями так называемых потерпевших… Это те люди, с которыми я общаюсь в последнее время: люди, глядящие в стол. Понимаете, вы все постоянно смотрите в стол. Я с вами всеми разговариваю — вы смотрите в стол, постоянно, все. Вам нечего сказать… [Судья] Елена Сергеевна [Коробченко], какая самая популярная ваша фраза — вы её точно знаете, — обращённая ко мне? Следователи, прокуроры, сотрудники ФСИН, судьи по гражданским делам, по уголовным… Вы все говорите мне одну и ту же фразу: «Алексей Анатольевич, ну вы же понимаете…» Я всё понимаю, но не понимаю одного: почему вы без конца смотрите в стол?
У меня нет никаких иллюзий. Я понимаю отлично, что никто из вас не вскочит, не перевернёт этот стол, не скажет: «Да надоело всё!» Не встанут представители «Ив Роше» и не скажут: «Убедил нас Навальный своими красноречивыми словами». Человек устроен по-другому. Человеческое сознание компенсирует чувство вины, иначе люди постоянно выбрасывались бы [на сушу], как дельфины. Невозможно просто прийти домой и сказать своим детям, мужу: «Вы знаете, сегодня я участвовала в том, что сажали заведомо невиновного. Я теперь страдаю и буду страдать постоянно». Люди так не делают, они устроены по-другому. Они либо скажут: «Алексей Анатольевич, вы же всё понимаете…», либо они скажут: «Нет дыма без огня». Либо они скажут: «А не надо было на Путина лезть» — так недавно процитировали слова представителя Следственного комитета. «Если бы он не привлекал к себе внимания, не размахивал руками, не мешал бы проходу граждан, наверное, всё бы обошлось».
Но тем не менее для меня очень важно обращаться в эту часть зала, а не только к тем, кто посмотрит или прочитает моё последнее слово. Хотя это может показаться достаточно бесполезным. Люди, смотрящие в стол, — это же, по большому счёту, такое поле битвы между теми жуликами, которые захватили власть, и теми людьми, которые хотят что-то изменить. Мы же бьёмся за людей, которые смотрят в стол, пожимают плечами — и в условиях, когда можно просто не делать какую-то подлость, они её делают.
Есть известная цитата (сегодня все любят кого-то цитировать) из пьесы Евгения Шварца «Дракон»:
— Но позвольте! Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чём не виноват. Меня так учили.
— Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?
Это не обращено конкретно к суду. Огромное количество людей либо вынуждены делать какую-то подлость, либо (и даже чаще всего) [делают эту подлость], когда их никто не заставляет и даже не просит, — они просто смотрят в стол, они пытаются игнорировать всё происходящее. И наша битва за людей, смотрящих в стол, [состоит в том,] чтобы объяснить вам ещё раз, чтобы вы не смотрели, а сами себе признались, что, к сожалению, в нашей прекрасной стране вся власть, всё, что происходит, основано на бесконечном вранье.
Я здесь стою и готов постоять сколько угодно раз для того, чтобы вам всем доказать, что я не хочу терпеть это враньё, я не буду его терпеть. В буквальном смысле враньё обо всём, от первого до последнего слова, понимаете? Мне говорят, что интересов русских в Туркмении — их не существует, зато за интересы русских в Украине нужно начать войну. Мне говорят, что русских в Чечне никто не обижает. Мне говорят, что в «Газпроме» не воруют. Я приношу документы, [которые показывают,] что у этих конкретных чиновников есть незарегистрированное имущество, есть компании. Они говорят: «Ничего этого нет». Я говорю, что мы готовы прийти на выборы и победить вас на выборах: мы зарегистрировали партию, мы делаем многие вещи. Мне говорят: «Это всё ерунда. Мы на выборах побеждаем, а вы в них не участвуете не потому, что мы вас не пускаем, а потому, что вы неправильно оформили документы».
Всё построено на вранье, на ежечасном вранье, понимаете? И чем более убедительные доказательства чего-либо приносит любой из нас, с тем большим враньём мы сталкиваемся. Это враньё стало не механизмом,
